Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

По приезде нашем оставшиеся спутники наши сообщили нам приятное известие, что трюм почти опустел: нет ни китайцев, ни японцев, а главное, нет граммофонов, которые изрядно отравляли существование. Дело в том, что многие из японских колонистов везли с собой дешевые американские граммофоны, но, по недостатку средств, запаслись очень ограниченным количеством дисков, да и те соответствовали их азиатскому вкусу. Можете себе представить, каково приятно было слушать день-деньской и добрую часть ночи повторение одних и тех же вульгарных мотивов. Помню одну кошмарную тропическую ночь. Койки две от меня, тоже во втором этаже, сидел, скрестив ноги, японец, перед ним стоял граммофон, и он методически переводил иглу к центру, как только она доходила до края. Долго ворочался я с боку на бок, проклиная это ужасное изобретение, наконец усталость взяла свое – я заснул. Проснулся часа через два; японец сидел в той же позе, и граммофон пел то же самое. Несмотря на мою очень слабую музыкальную память, этот дуэт мужского и женского голосов до сих пор звенит в моих ушах.

Итак, мы разместились полными хозяевами в нашем трюме, жаль только, что близился уже конец нашего беспечного существования и виднелся в недалеком будущем роковой вопросительный знак: а что будет завтра?

Вышли из Кальяо при чудной погоде и пошли опять в виду берегов. Вид их начал постепенно изменяться: зеленые холмы на фоне отдаленной горной цепи утеряли мало-помалу свою окраску и заменились безжизненными скалами серо-желтого цвета с пятнами беловатого налета. Вдали вырисовывалась горная цепь с вершинами, покрытыми вечным снегом. Мы приближались к местам постоянной засухи, где на памяти людей не упало ни одной капли дождя. Удивительное место: море под боком, испарение обильное, а на берег ничего не попадает. Близость горной цепи играет здесь громадную роль; все испарения, что поднимаются с материка и гонятся ветром к океану, перехватываются холодными вершинами и, охлаждаясь, проливаются дождями на их восточных склонах. Точно так же испарения океана, гонимые на восток, проносятся над раскаленной землей до той же горной цепи и только там разражаются дождями на ее западных склонах. Потоки, образуемые этими ливнями, не достигают берега, так как параллельно главному хребту тянется невысокий второстепенный хребет. Не перехватывая дождевых облаков, он в то же время является преградой для ручейков и речек, сбегающих с главного хребта. Таким образом, вся влага остается в долине между этими двумя горными цепями. В долине роскошная природа, говорят, рай земной, а морской берег мертв, как проклятая страна: ни ручейка, ни кустика, ни травинки. Казалось бы, кому нужны эти безжизненные места, а между тем это прибережье в 80-х годах прошлого столетия было причиной кровопролитной войны между Чили, Перу и Боливией, и до сих пор Перу и Боливия не могут примириться с утратой части его. Главное богатство его заключается в месторождениях селитры, столь необходимой для производства пороха. Во времена вооруженного мира, предшествовавшего великой войне, спрос на селитру был очень велик и возрастал с каждым годом. Великая война довела добывание ее до крайнего предела, а затем спрос разом упал.

Небольшие городки: Арекипа, Арика, Антофагаста, возникшие и процветавшие на этой почве, если можно назвать процветанием жизнь там, где пресная вода продается по бутылкам и стóит чуть ли не дороже вина и где чахлые деревца поливаются и растут в горшках, как комнатные растения, ныне замирают. По инерции они еще живут или делают вид, что живут: мы выгружали в них строительный лес, взятый в Сан-Франциско, но надолго ли хватит этой инерции, если не грянет новая война?

Другим ресурсом этого побережья, ресурсом более надежного характера, является гуано – помет морских птиц, отлагаемый на многочисленных скалистых островках, оторванных от материка.

Не видя собственными глазами, трудно представить себе многочисленность пернатых обитателей этой части Тихого океана. Во время нашей стоянки в Антофагасте я в течение полутора часов наблюдал утренний перелет птиц с берега в открытое море. Непрерывной цепью, стая за стаей, подобно тучам саранчи, летели легкие гагары, изредка сменялись они более редкими стаями тяжелых пеликанов, мерно размахивающих широкими крыльями. Далеко в море садились они на воду, и в бинокль можно было видеть, как море в некоторых местах чернело пятнами от множества севших птиц.

Благодаря отсутствию дождей в этих местах птичий помет не смывается и, накопляясь веками, покрывает ныне мощными пластами скалы островков, совершенно изменяя их внешний вид. Только у самой воды кое-где проявляются первозданные породы острова.

Корабли всего мира уже с давних пор приходят сюда за удобрительным туком. Подобно каменоломням, глубокие впадины вырублены в сплошной толще гуано, а до дна еще не дошли. Запаса этого хватит еще надолго, а в то же время птицы, спугнутые с излюбленных мест, отлагают новые залежи на других местах.

Ни в одном из этих городков мы на берег не сходили, так как пароход к пристани не подходил, по всей вероятности, во избежание лишних расходов, и производил выгрузку на открытом рейде, но так как море в этих местах очень глубокое, то мы становились на якорь близко к берегу, и весь городок был виден как на ладони. Никаких остатков старины на этом побережье нет. По всей вероятности, во времена инков оно было необитаемым, иначе искусные инженеры этой таинственной империи, несомненно, умудрились бы провести воду из далеких Андов, невзирая ни на расстояние, ни на технические трудности.

Бухта Арекипа по конфигурации своей очень напоминает Балаклаву: такой же сравнительно узкий проход между отвесными стенами, такой же закрытый бассейн за этим проходом, но все это должно быть увеличено по крайней мере раз в пять. Кстати сказать, южная скала прохода ознаменована красивым эпизодом из последней войны Перу с Чили. Часть перуанской армии после неудачного сражения в окрестностях Арекипы была приперта к бухте и должна была сдаться, но командир одного кавалерийского полка предпочел смерть плену и, дав шпоры своему коню, бросился с вершины скалы в море. Подвиг этот изображен на большой картине, которую мы видели на почетном месте в музее Лимы. К сожалению, я забыл имя этого героя, которым справедливо гордятся перуанцы.

Но всему приходит конец, пришел конец и нашему двухмесячному плаванию.

В ночь с 1 на 2 августа 1920 года мы подошли к Вальпараисо и утром высадились. Пароход остановился на открытом рейде в расстоянии нескольких сот метров от пристани, и выгрузка производилась на шаланды, буксируемые маленькими пароходиками. Море было совершенно спокойно, и мы в числе немногих остававшихся еще пассажиров благополучно ступили на твердую землю после двухмесячного плавания. Город Вальпараисо расположен террасами на крутых склонах горных отрогов, подошедших в этом месте почти вплотную к океану. На каждом шагу крутые лестницы и рядом с ними лифты, которые переносят вас с одной улицы на другую. Автомобилей мало, так как им здесь не разгуляться или нужно делать громадные крюки, чтобы переместиться в близком соседстве. Перевозка грузов производится на вьючных мулах, которым только и доступны крутые улицы. Например, видели мы переезд с одной квартиры на другую, шла вереница мулов, на первом из них покоилась громадная двуспальная кровать с наваленным поверх ее мягким скарбом, другой тащил на себе буфетный шкаф, за ним пара мулов несла, как на носилках, пианино, положенное на длинных жердях, и т. д.