Амшей Нюренберг - Одесса — Париж — Москва. Воспоминания художника

У Глускина я видел несколько пейзажей, написанных под влиянием умершего Палева. Неплохие. С тактом и чувством.

Творческие обсуждения

Выступал на обсуждении троих: Лентулова, Чернышева и Зенкевича.

В творческих обсуждениях есть нечто от банкета. Люди с бокалами вина стоят перед смущенным юбиляром и говорят напыщенные и сладкие слова. Чего только не говорят! И… замечательный мастер, настоящий социалистический реалист, и что… Лувр и галерея Уффици дерутся между собой за обладание его работами, и что потомство через 100 лет с глубокой благодарностью вспомнит о нем…

Через час-два после таких речей ораторы забывают не только то, что они говорили о художнике, но и самого художника.

Сегодня в беседе с рисовальщиком Могилевским коснулись Тихомирова.

Странный человек. Всю жизнь подражает французам и говорит о них, как о великих художниках, а когда ему приходится выступать — то слышишь самое реакционное и мрачное.

Кацманы, Модоровы и Герасимовы, не думаете ли вы, что это так называемая коньюктуровщина?

Мы его называем «херувимом ахровским».

15 августа

Сенсационное сообщение Верхнемасловского ТАССа: ушли в отставку Бескина Осипа.

Около восьми лет этот «пижон», как его называл Щекотов, редактировал два единственных и крупных журнала: «Искусство» и «Творчество». С его уходом кончается эпоха и карьера целой группы людей, засевших в небольших, но теплых редакциях.

Среди художников много разговоров. Бывшие правые злорадствуют, бывшие левые в унынии, середняки одним глазом плачут, другим радуются. В общем, все как будто довольны, что Бескин уходит в долгосрочный отпуск.

О нем говорили разное.

Одни: делец, болтун, говорун, невежда.

Другие: талантливый организатор, умница, добряк.

Хвойник, не любивший его: знаменитый водолей, мировой водоносец.

Щекотов: неплохой человек, но ничего не понимает. Пижон.

Соколова, не переваривавшая его: удивляется, как такой малограмотный в делах живописи человек мог столько лет руководить двумя художественными журналами.

Перельман: дерьмо.

Кацман: проходимец.

Кончаловский: ни Герасимов, ни Иогансон. Он Ефанова и Пластова считает художниками первого сорта.

Я и Тихомиров его пожалели и выразили ему искреннее соболезнование. Это чувство у нас укрепилось, когда мы узнали, что вместо него назначен Сысоев, человек, на фоне которого Бескин кажется Вазари и Бенуа.

Особенно много венков ждут от бывших формалистов, с которыми дон-кихотовски боролся Бескин.

Я позвонил ему и спросил:

— Что случилось?

Он отвечал эпически:

— Ничего. Новые люди в Комитете по делам искусства, и они хотят новых редакторов. Но я не ухожу с изофронта и еще больше буду работать как критик.

Высказывания

Машков, обычно в разговоре дико косноязычный и неистребимый трепач, сегодня мне сказал:

— Мне надоели истинно русские натуралисты.

Кацман сказал мне:

— Нет ни формалистов, ни натуралистов. Есть хорошие и плохие художники. Эту формулу мы поддерживали в прошлые годы. И за нее нам от Бескиных часто доставалось.

Август

В Музее Революции директор Питерский в кабинете мягко-сердечно сказал мне:

— В музее нашем много плохих вещей. Надо их убрать. Вообще надо почистить музей. Помогите нам. Вот взять вещь Мошкевича: противно глядеть на нее.

Я: — В музее есть много слабых вещей. Это верно. Но как их убрать?

Питерский: — А вы обойдите с товарищами людей из художественного совета и убедите. Наметьте, а мы уж все сделаем.

Я подумал: — Тогда придется пять седьмых убрать со стен музея.

П.: — В наших музеях развелось столько макулатуры, что тошно глядеть.

Скульпторы

Мне жаловался один скульптор на террор скульптурных акул вроде Меркурова:

— Эти обжоры никак не могут нажраться и никому не дают возможности работать над революционной темой.

Бывший председатель Союза скульпторов сказал о Меркурове:

— Лучше с ним не иметь дела. С ним правды не стоит искать.

Натурщик

Нашел натурщика, похожего на Ленина. Я его встретил в трамвае. Он сошел на Трубной. Я за ним. Заговорил с ним. Он догадался и сразу сделался, очевидно, польщенным вниманием художника.

Чтобы проверить его череп, я его попросил заглянуть в сберкассу (дело было зимой, ближайшим местом была сберкасса).

Он согласился. Вошли. Он снял кепку. Я ахнул. Череп, форма лба — ленинские.

Я его постепенно заразил живописью и желанием позировать.

После поездки в Ленинград и знакомства с председателем Ленфильма он уверовал в свою великую миссию — быть носителем ленинского образа.

Приехал он в другом стиле. Стал другим. Возбужденным, аффективным. В кармане у него два десятка фото, на которых он показывает Ильича. Эти фото он буквально всем показывает. Создается впечатление, что он захворал манией какой-то: играть Ленина.

Разговоры

В связи с уходом Бескина говорят:

— Сколько их было! Только сосчитать — уже пальцев не хватает. Штеренберг, Равдеев, Курелин, Ловицкий, Кеменов и, наконец, Бескин.

По Лермонтову: «что люди, что их труд — они прошли, они пройдут».

Добавляют: но каждый из них, по мере сил, мешал нашему советскому искусству.

Кто-то сказал мне недавно:

— У нас на изофронте орлов нет, есть только подорлики. Правда, в своих карьерных делах они ведут себя, пожалуй, как настоящие орлы.

Такие, как Герасимов, Ефанов и Меркуров работают, как орлы. Размах крыльев этих ребят в кассах издательств — потрясающе велик.

Сентябрь

Сегодня звонил Хвойник.

Был он на открытии выставки и был поражен одним событием: вернулся из ссылки Абрам Эфрос.

— Он, знаете, был самым ярким экспонатом на выставке. Все глядели на него. Но тип не изменился. Эфрос — тот же. Характерно, что этот дядя ничему не научился и все позабыл. Та же развязность, то же высокомерие и те же жесты. Признаться, мы хорошо отдохнули от него. Лень опять с ним связываться. Утомительно и бесполезно. Уж как-нибудь про живем без этого озлобленного, неудачного Вазари. О нем можно сказать, что он лучше в роли мертвого льва, чем в роли живой собаки.

Сегодня в «Правде» статья о Репине. Десятилетие со дня смерти великого художника. Статья написана Лебедевым. Забавно в ней звучит один абзац:

«В картинах многих советских художников часто еще назойливо лезут в глаза мазки, цветовые пятна, мешающие воссозданию типических и индивидуальных черт человека».

Вот так обрадовал умной и глубокой мыслью! Нужно же додуматься до такой чепухи! И это говоря о Репине, художнике, которого всю жизнь обвиняли в мазках и цветовых пятнах.

Хвойник по этому поводу сказал:

— Что вы хотите! Это же глупый провинциал! Он ничего не знает и знать не хочет. Это все из шайки Сысоева и Михайлова, людей, считающих живопись чем-то ниже их достоинства.