Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Когда я перевёл письмо, – кругом расхохотались.

– Вот негодяй, – да ведь, вне сомнения, он даже и не покупал мрамор, и решил надуть патрона, в надежде на то, что раз контрабандная переправа уже есть преступление, то патрон не сможет обратиться к помощи полиции! Ха-ха! Ну-с, для меня программа ясна! – сказал старик.

– Мы слушаем, – почтительно ответили присутствующие.

– Наш новый товарищ, которого мы назовём, не в обиду будь сказано, «Ляргонаре» 23 23 В переводе – «широкая ноздря». (тут все, не исключая и меня, расхохотались, так как это прозвище вполне ко мне подходило), – наш товарищ напишет по-русски латинским шрифтом две телеграммы. Содержание первой, якобы поданной из Вены (это нам устроит на телеграфе Роберта), таково: «Немедленно отправляйтесь в Венецию. Обнаружен подлог товаров. Жду вас в Альберго-Марино» .

Содержание второй, которую мы пошлём в Вену от имени купца, следующее:

«Немедленно выезжаю. Деньги необходимы для устройства дел. Переведите банк Венето».

Пока старик говорил, я чётко записал их на двух листах.

– Конечно, купец П. отправляется в Венецию, а одновременно и мы; там он узнаёт, что его патрон выехал утром в Милан. Мы задерживаем П. в Альберго; ночью обыскиваем его, подкладываем вместо денег бумагу, а если у него вместо наличных – аккредитивы, то задерживаем его на несколько дней, пока сможем получить деньги. Потом вызовем его телеграммой в Милан, и туда с некоторыми разъяснениями пригласим и его патрона. А дальнейшее – это уже их дело!

Наутро я дал телеграмму в Вену, а двое (капитан с Роберто) выехали из Неаполя с расчётом на другое утро уже быть в Венеции. День я провёл, как всегда, в работе на берегу. Мне пришлось солгать своим, говоря, что я еду в Рим дня на три.

На другое утро на вокзале нам, прежде всего, сообщили, что П. выехал из отеля; потом появился отельный комиссионер, который усаживал коренастого купца, недурно владевшего французским языком, в купе первого класса. Проходя мимо нас, комиссионер протянул старику записку и скрылся.

Мы сели в соседний третий класс, беззаботно куря сигары. Я не спрашивал старика, подчиняясь общей дисциплине и чувствуя себя только пешкой; но он сам протянул мне записку. В ней было сказано (по сообщению номерного), что деньги при купце, во внутреннем кармане жилета, и что часть денег положена им в банк «Хольм и К°».

Старик сейчас же объяснил мне, что вкладывание денег в мало известный банк – это шаг для большей безопасности, ибо в известных банках могут знать его патрона, а в небольших, конечно, нет.

Мы изредка на станциях наблюдали за купцом. Он, видимо, был недоволен и вызовом в Венецию, и предстоящими объяснениями.

Когда вечером мы улеглись, я закрыл глаза и, делая вид, что сплю, в то же время наблюдал за стариком. Было около часу ночи. Мы только недавно проехали Болонью, – когда старик тихо приподнялся и вышел на площадку. Он что-то высматривал. Потом вернулся спокойный, но, видимо, довольный. В пять часов утра мы приехали в Венецию. Едва взглянув в окно, я увидал на перроне капитана. Он зорко осматривал каждый вагон. Когда предшествующий нам первый класс медленно прокатывался мимо него, он сейчас же пошёл рядом, а через мгновение идущий за ним отельный комиссионер вскочил в вагон. Мы вышли на платформу. Проходя мимо первого класса, я увидал на нём большую меловую метку – крест, величиной с четверть аршина. Я начал понимать цель ночной прогулки старика, а когда с нами поравнялся купец с его носильщиком, и на чемодане я увидел такой же крест, – тогда для меня стало вполне понятным, почему капитан и его помощник сразу нашли купца.

Они сели в гондолу. Мы – в другую. Они поехали в одну сторону, мы – в другую. Через четверть часа мы подъехали к каналу Rio dello Senso, и по узкой лестничке вошли прямо с канала в небольшую гостиницу.

Нас встретил маленький бритый старичок; засуетившись, он крепко пожал руку старику, а через несколько минут мы уже были в небольшой комнате под № 6. Рядом по коридору находились другие комнаты, и я обратил внимание, что номера написаны не на самой двери, а на пластинках, которые привешивались к дверям.

– Ну, пойдём, друг мой, – сказал, улыбаясь, старик, – выпьем вина, а потом займёмся делом!

Мы выпили по стакану «лакримо» и возвращались по коридору обратно.

– А ну-ка, найди наш номер! – сказал старик.

Я пошёл вперёд. Номера были сняты. Открывая дверь за дверью, я невольно поразился. Комнаты были так схожи друг с другом, что отличить их не было никакой возможности. Более того, – коридор по ту сторону заканчивался совершенно такой же гостиной, какую мы только что покинули, – как будто мы вступали вовнутрь зеркала. Но вдруг я присмотрелся и, остановившись возле одной из дверей, сказал:

– Здесь!

Действительно, это был наш номер.

– Как же ты узнал? – спросил старик.

– По следам пыли, оставшейся от наших сапог. Когда номер был открыт, мы стояли в дверях.

– Молодцом! А разве ты не пробовал просто сосчитать? Ведь здесь был номер шестой.

– Да, но ведь в действительности это четвёртый от одной гостиной и пятый от другой!

– Да, и это-то сбивает тех, кого надо сбить!

Потом наш провожатый нацепил номера в порядке по обеим сторонам коридора и под несколькими прицепил дощечки «Занято».

– Ну, теперь за дело! – воскликнул старик. Мы вошли в свой номер, куда хозяин принёс штатские костюмы и грим. Старик блестяще загримировался старым евреем, прикрепив седую накладную бороду. А мне пришлось превратиться в белокурого француза с франтовскими усиками.

Выйдя из номера, мы расселись по столикам, взялись за газеты и стали завтракать в то время, как хозяин, превратившись в изящного буфетчика, разливал по стаканам вино.

Послышались – звонок, хлопанье дверей, шаги на лестнице, и, наконец, вошёл наш купец в сопровождении комиссионера и капитана.

Купец недовольным голосом спрашивал, отчего нет снаружи вывески, что это отель «Марине»; но хозяин вежливо отвечал ему, что очень редко в Венеции можно найти надпись с каналов, так как все вывески к улице.

– Когда вы соизволите выйти на площадь, то увидите и надпись и рекламы!

Вслед за этим купец сейчас же справился, нет ли здесь г. М. из Вены, на что хозяин предупредительно ответил:

– Ах, это значит, вы – г. П., которого ожидал мой постоялец? Так он придёт сюда часов в пять или немногим позже. Он просил вас подождать его тут.

– Неужели он не оставил ни записки, ни письма?

– Никак нет! Почему-то сочли неудобным!

На этом разговор и кончился. Купец пошел вслед за комиссионером в номер. Мы продолжали спокойно сидеть за столом. Через несколько минут он снова вышел и заказал себе завтрак. Пока он ел, а я читал газету, старик исчез, буфетчик завозился у прилавка, предлагая различные вина. Прошло с четверть часа. Купец поднялся и, немножко сонный от усталости и от вина, отправился в свою комнату. В ту же минуту буфетчик оставил в покое свою возню и потащил меня за собой. Я подошёл к двери. В замочную скважину, в которой торчал с той стороны ключ, было видно, что купец лежал на постели одетым, а возле него на стуле покоился чемоданчик. Медленно открылась дверь нашего номера, и старик жестом подозвал нас. У них, оказывается, время не пропало даром: пока купец обедал и пил вино с крепким сонным порошком, товарищи сменили саквояж купца точно таким же, но наполненным всякими пустяками, а настоящий саквояж – очищался сейчас. В нём ничего не оказалось важного, кроме револьвера, который был взят мною, и счетов, записок, обязательств, которые были забраны стариком. Деньги и паспорт купец, очевидно, носил при себе.