Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Я покраснел до корней волос, но через мгновение оправился и громко ответил:

– Нет, учитель! Я не изменяю ей ни словом, ни делом. Но я уже не только не жалею о моём вступлении в ваш кружок, но рад и благодарен вам за эту радость!

– Ну, вот то-то! Когда я видел тебя случайно на Джаниколе в Риме, где ты пел так, как будто можешь жить одним только солнцем, я подумал про себя: «Вот свободный человек». И я был прав. Ты никогда не уживёшься с большим светом! Ты слишком любишь свободу!

Стали расходиться. Тяжело мне было расставаться с ними, хотя я знал, что не смею привязываться, и не потому, что в Неаполе оставалась Мелитта, а потому, что впереди была едва начатая жизнь, университетская работа и какие-то попытки гражданской борьбы на родине.

Мы сердечно распрощались и легли спать со стариком в одном номере. На следующее утро мы вместе отправились в банк «Венето». Я представил чековую книжку и паспорт и без труда получил огромную сумму.

Денег же из Вены не было. А когда мы вернулись в гостиницу, то нашли оттуда телеграмму: «Приезжайте Мюнхен Централь-отель».

Мы запечатали телеграмму и подождали до вечера. Вложив в карман купца П. его паспорт и чековую книжку, я сел тут же за стол и написал подробное письмо о мошенничествах этого ловкого фактотума. Затем вложил в конверт несколько документов, найденных среди бумаг купца и изобличающих его письменные договоры с различными аферистами по постановке дела, и их взаимные гарантии и обещания. Письмо было отправлено в Вену днём со скорым поездом. А вечером купец П. проснулся. Прочтя телеграмму, он потребовал ужин и спросил, долго ли он спал. Ему ответили, что несколько часов, так как он приехал утром. Очевидно, пошарив кругом и найдя всё в исправности, он расплатился по маленькому счёту, который был ему подан, и попросил немедленно подать гондолу.

Было уже совсем темно. Гондола была крытая, да и всё равно, сколько бы он ни осматривался, ничего не сумел бы запомнить, настолько всё было обыкновенно. Мы ехали в нескольких метрах позади. Когда мы вошли на перрон, купец уже устроился в вагоне. В восемь часов поезд на Мюнхен тронулся: мы проводили его глубоким молчанием, и поспешили к своему. Только теперь, уже рассевшись по разным вагонам, мы легко вздохнули, и сердца забились ровнее и тише. Наша работа окончилась.

По приезде в Неаполь я в тот же день около «Чёртова Дома» получил следуемые мне 1.173 франка; не заходя домой, я отвёз их в город и пожертвовал Обществу покровительства сиротам; взять себе эти деньги у меня не хватило ни совести, ни духу.

Так кончилась моя работа с каморристами, но встречался я с ними и позже.

Это было в воскресенье 2 мая. Ещё не было пяти часов, когда старик Джиакомо разбудил меня и всю нашу компанию. Вчера был уловный день, мы хорошо поработали сетью и весь вечер прогуляли.

Дочка моего хозяина и друга – Мелитта, его племянница Реджина, сам Джиакомо, я, да ещё двое молодых рыбаков – рыжий Чезаре и хромой Андрео решили во что бы то ни стало пробраться в собор заранее, чтобы своими глазами увидеть чудо св. Яннуария.

– Эй ты, лежебока! – услышал я над собой звонкий голос Мелитты, – проспишь чудо, так за всё лето ни одного тунца не поймаешь!

– Да, да! – раздалось в дверях, – подымайся, Грегорио! – и оба молодца вошли в комнату, дружно здороваясь с хозяевами.

Видя, что все уже на ногах, я накинул на себя куртку и побежал купаться. Быстро разделся и бросился в море. Вода была тихая, прохладная. Освежившись, я почувствовал, как кровь заиграла в руках и ногах; я взглянул на спокойную гладь залива, усыпанного блестящими на солнце парусами. Со всех сторон съезжались богомольцы.

Оглянувшись, я увидел мягкие солнечные блики на зелёном склоне Позилиппо. Уже проснулись густые сады прибрежных вилл, затрепетали пинии, пальмы и белые оливки. Заблистал тихим зелёным ковром с бело-красной вышивкой Неаполь, и в далекой синеве задымился Везувий.

Погода была чудесная. Тепло; лёгкий, свежий ветерок. И ближние горы, и далёкий Капри скрывались в голубоватой дымке.

Пока девушки готовили завтрак и раскладывали по пакетам провизию, – мы оснастили маленький баркас и приготовились в путь.

Наконец, всё готово. Мужчины сели на вёсла, а девушки сплетали из цветов живой крест.

Огибая город, мы видели, как вырастали толпы на набережной Караччиоло, заполняли сад городской виллы и по крутым уличкам поднимались вверх. Нам нужно было поставить лодку в знакомом месте. Обогнув овальный залив дель-Ово и длинные косы торговых молов, мы подъехали к устью речки Себетто, и здесь у берега прикрепили свой баркас. Теперь мы находились в центре рыбачьего Неаполя, и по крохотным переулкам, среди толпы голых ребятишек поднимались к широкой улице.

Со всех сторон сползались люди в пёстрых костюмах, жёлтых шляпах, красных поясах: взлохмаченные, кричащие, одни пешком, другие в своеобразных крытых повозках, увешанных бубенчиками.

У дверей домов с белыми балкончиками, со спущенными синими шторами, домов, обвешанных мокрым бельём, у раскрытых дверей – уже стояли горячие жаровни, и толстые женщины возились над макаронами и рыбой… Проскальзывали лотки с фруктами и зеленью; с долгим блеяньем пробегали дойные козочки; и свежий запах пищи смешивался с вечным зловонием грязных узких улиц. Из окон выглядывали знакомые лица.

– Добрый день, господа! – крикнул нам слесарь Джулио, недавно похоронивший старую и злую жену. – Вы что? К святому Яннуарию? А я с тех пор, как Лючия померла, и не молюсь больше. Боюсь прогневать Господа!.. Ведь, о большем счастье я и мечтать не смел!

Все мы искренно расхохотались, так как помнили, что эта фурия Лючия не только не пускала его никуда, но иногда, для острастки, угощала глупого добряка пощёчинами.

Но вот из-за угла, возле церкви Кармино, выскочила целая гвардия мальчишек с корзинками, в которых виднелись чётки, статуэтки святого и тут же бутылочки с газовой водой.

– Святой из воска – пять сольдо! Святые чётки – десять сольдо! Acqua gassosa! Acqua d’arancia!

Мы завернули на площадь Рынка, где уже стояли будки с книжками, лотки с лимонами и апельсинами, лотки с рыбой и овощами.

В углу, около прелестной светлой церкви «святого Креста» толпа окружила человека, продающего картинки с жизнеописанием Яннуария.

– Казнь святого – двадцать чентезимо! Избавление от чумы – двадцать чентезимо! Точная фотография святого – пятьдесят чентезимо!

Крики толпы, крики продавцов и визг ребятишек сливаются в безумный гул. Доносятся споры и ругань:

– Porca Madonna! Да что я родил тебе твоего святого, что отдам его задаром! Мне он самому обошёлся по три сольдо за штуку!

– Чудо святого Яннуария – двадцать чентезимо!