Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

– Лимоны, лимоны, свежие лимоны! – выкрикивал детский голосок.

– Помогите больному, безногому! Да поможет вам святой Яннуарий! – И быстро, вприпрыжку догоняя проходящих, «безногий» хватает на лету брошенные сольдо.

Наконец, мы вышли на широкую площадь и по главной улице, запруженной многотысячной толпой, направились к собору. Подвигаться приходилось медленно. Тут и там показывались длинные процессии – одни с крестоносцем во главе, другие несли большие посеребренные статуи святого.

Отовсюду доносились тягучие псалмы и песни, посвящённые св. Яннуарию. Масса народу, преимущественно женщины, дети и увечные, – причитывая, распевая, спешили помолиться о благополучном лете.

Но вот мы добрались до перекрёстной улички и по ней, в обход толпе, кинулись к храму. Но на широкой улице Трибуналов нам пересекли дорогу – толпища, идущие из окрестных деревень. Они несли на себе всякие эмблемы любви и благодарности: восковые руки и ноги, сердца из зелени, сердца из теста. Всё это – подношения святому в благодарность за исцеление от болезни, за удачный год, за крепких здоровых детей…

– Кайтесь, кайтесь! – кричал с какого-то возвышения толстый неуклюжий иезуит, в белом парадном облачении, отирая потный лоб красным платком, и собирая деньги в большую кружку.

– Кайтесь! Близок час великого чуда! Судьба Италии в ваших руках! Кайтесь! Жертвуйте на святую церковь, и да спасёт вас св. Яннуарий.

И толпа бросала деньги хитрому монаху, а он продолжал свою проповедь в том же духе…

Наконец, с большим трудом мы пробрались к боковым дверям собора и устремились к паперти… Наши девицы возмущались тем, что в толкотне им испортили их крест из цветов, Чезаре и Андрео поддразнивали их, а Джиакомо, сняв шляпу, тяжело переводил дыхание.

Из церкви доносились крики, вопли и взвизгивания женщин и детей… Уже здесь в дверях – многие стояли на коленях, ещё более затрудняя проход.

Едва мы двинулись вперёд, как раздались крики протеста и возмущения:

– Эй, эй! Куда прёшь?.. Чего вперед суётесь?.. Тут и раньше вас пришли!..

Я уже готов был податься назад, но старый Джиакомо властно повёл нас за собой.

– Вот ещё глупости! – воскликнул он, – и сами не двинутся, и другим мешают! Вздор!.. Вали, ребята!..

Деятельно работая локтями, мы пробивали себе дорогу.

Вдогонку раздавались самые разнообразные восклицания:

– Поклонитесь от меня св. Яннуарию! – вопила какая-то старуха.

– Помолитесь о моей дочке Катерине! – кричала другая.

– Чтоб тебе св. Яннуарий так ноги переломал, как ты меня придавил, проклятый! – визжала какая-то отвратительная женщина, которую мы притиснули к стене.

Как раз в тот момент, когда мы протолкнулись в самую церковь и из света и воздуха окунулись в душный полумрак, – в это время, – последний в нашей цепи – рыжий Чезаре сцепился с длинным тощим капуцином, опоясанным белой кокосовой верёвкой. Монах, не желая пропустить нас вперёд, сбил с Чезаре шляпу, к которой был приколот только что купленный восковой святой. Маленькая фигурка, и так уже таявшая от жары и солнца, упала и вмиг была раздавлена напиравшей толпой. Но Чезаре не мог успокоиться, пока не сорвал с груди монаха такую же фигурку. Одной рукой толкнув монаха в сторону, он другой – сильным ударом прилепил фигурку к его спине.

– На, тебе, святого в спину! – крикнул Чезаре, присоединяясь к нам.

– О, Санто Дженнаро! Помоги мне плюнуть на эту рыжую собаку! – завопил монах…

И долго-долго позади нас раздавалась ругань.

Мы вошли в церковь, вернее, втиснулись в неё. Все капеллы были открыты и заполнены народом. Но центром, конечно, была капелла святого, к которому мы пробирались, буквально перелезая через тела и головы.

Тут уже почти никто не двигался. Стоя на коленях, лёжа чуть ли не друг на друге, – плакали и стонали молящиеся. От времени до времени, между звуками органа и хора, раздавались возгласы:

– О, Санто Дженнаро, помилуй нас!

И о чём только не просили святого!.. И о том, чтобы прошла болезнь, и о том, чтобы родился мальчик, а не девочка, чтобы ветер пригнал побольше рыбы, чтобы у козы прибавилось молока…

Мы продолжали продвигаться среди стонов и молитв. Но вот перед нами заблистали огни Капеллы Сокровищ, наполненной массой серебряных и позолоченных статуэток и бюстов святого. Большая решётчатая бронзовая дверь открыта. И чудесная капелла из мрамора, порфира, серебра и золота засверкала перед нами. Всё утопало в огнях.

В ту минуту, когда мы добрались до балюстрады, окружающей престол, – оказалось, что дальше продвинуться нельзя, ибо первые места заняты иностранцами и, конечно, за большие деньги. Мы пробовали протиснуться ещё, но наткнулись на сердитых немцев, которые, указывая на зелёные билетики, коверкая язык, чуть ли не кричали:

– Mio posto… pagato…

Но мы и без того знали, что эти места оплачены, так как каждое чудо увеличивает доход церковных служителей на несколько сот франков.

Мы не протестовали и, протолкнувшись к самой балюстраде, стали на колени, главным образом, ради отдыха.

Семья Джиакомо и его друзья, как и все морские люди, были суеверны, но не религиозны… Вода, ветер, солнце, – не канонизированные христианской религией, – вот их настоящие святые… А Яннуарий, Франциск и даже Святая Троица, – это для тех, кто от земли, кто нуждается в защите земных богов…

Наступило девять часов. Священники, прелаты, наполнявшие центр капеллы, загнусавили скороговоркой «Credo», подхваченное всем народом. Кардинал в фиолетовой мантии, стоявший спиной к молящимся, положил перед собой на подушечке два хрустальных флакончика, заключающих сухую кровь святого, и повернулся к нам лицом… Вся толпа замерла…

Кардинал приподнял флакончики кверху, и поместил их против света… Но ничего в них не изменилось, и продолжая держать их в руках, кардинал стал усиленно молиться.

Тишина прерывалась плачем и выкриками молящихся. Моментами становилось жутко от этой тишины, рядом с пёстрыми яркими облачениями прелатов, епископов и самого кардинала, рядом со сверкающей золотом капеллой…

Прошло ещё полчаса, и ещё полчаса… Но чуда не происходило… Сухая кровь не оживала, и великий момент, когда на свету становится видимым движение красной жидкости, этот желанный момент не наступал.

Прошли ещё несколько минут… Лицо кардинала было мертвенно-бледным… Его волнение передавалось окружающим… Вдруг сзади стали раздаваться сначала ропот, потом громкие возгласы, и, наконец, злобные крики:

– Санто Дженнаро, помилуй нас!… Разве мы скверно молились?..

– Он разгневан… Он не хочет чуда!

– Как?!.. Кто сказал: он не хочет?.. Он должен хотеть!..

Голоса стали взволнованней… Толпа поднялась с колен и стала напирать на передние ряды, на нас, на балюстраду…