Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 19 октября 1941 года:

Открыто говорят о том, что «правительство уехало»; когда возьмут Москву; критикуют правительство, говорят об отступлении армии и т. д. Новости с фронта преплохие – от частных лиц, там побывавших. Газеты же другого мнения. Мнение населения Москвы en gros [155] В целом ( фр .). : Москва будет взята. <���…> Самое досадное – быть погубленным последней вспышкой умирающего режима.

Слова поразительные. Давно ли Мур мечтал о победе коммунизма в Европе, о неизбежном триумфе Красной армии? События лета – осени 1941-го произвели перелом в сознании Мура. Гибель матери, знакомство с жизнью нестоличной России, воспоминания об арестованных сестре и отце, бесконечные поражения Красной армии – всё это могло переубедить и правоверного коммуниста. Могло, но переубеждало не всякого. Ариадна Эфрон даже после пыток, тюрем, лагерей и ссылки осталась сторонницей советской власти: “…она была чем-то похожа на старых большевиков, – говорит литературовед Наталья Громова. – Она ненавидела Сталина и Берию, считала, что всё зло произошло от них. Но советскую идею она не отрицала никогда”.Не зря Муля Гуревич послал Але в лагерь (!) красный флажок, купленный для любимой 7 Ноября: пускай повесит над своим изголовьем или носит на груди. В 1955 году, узнав о своем освобождении из ссылки и полной реабилитации, Ариадна Сергеевна напишет благодарственное письмо, где пожелает работникам Военной прокуратуры и Военной коллегии Верховного суда СССР “счастья и успехов в их благородном труде” 1030 1031.

Брат Ариадны был совсем другим человеком. Еще полгода назад Мура ужасало, что Аля и Сергей Яковлевич не донесли на Клепининых-Львовых, которые будто бы вели антисоветские разговоры. В сентябре 1941-го уже сам Мур услышал если не пораженческие, то явно несоветские рассуждения. Его знакомый, поэт Виктор Боков, позволил себе такие высказывания [156] Такие разговоры Боков, очевидно, вел не с одним Муром. В 1942-м он будет арестован, а в 1943-м осужден по статье 58. , что Мур с явным изумлением записал: “Боков – несоветский элемент, обожает Бунина и говорит об «исторической роли Германии»”. Пожалуй, это последняя запись, в которой узнаётся еще прежний, советский Мур. В октябре он услышит куда более крамольные слова и отнесется к ним с пониманием и симпатией: “По всей вероятности, Москва будет осаждена, если судить по тону сегодняшних газет, которые говорят о москвичах, намеренных защищать свой город во что бы то ни стало (между нами, москвичи, которые уехали, хотят уехать и ничего вовсе не хотят защищать). <���…> Но кто же будет защищать Москву? Рабочие? Но ведь, черт возьми, их слишком мало. Ни я и никто другой ничего не понимает”. 10321033

Конечно, Мур знал только мнение своих друзей и знакомых, и то лишь тех, кто остался в Москве. Что же случилось с ними?

Не забудем, что в первые месяцы войны самая энергичная, активная, пассионарная часть населения ушла на фронт. Еще летом со всеобщей мобилизацией Москву покинули многие молодые, здоровые, готовые к борьбе мужчины. Но в начале июля в своем выступлении по радио Сталин обратился к советским людям с призывом вступать в народное ополчение. И люди, что могли бы отсидеться в тылу на вполне законных основаниях, пошли на фронт добровольцами. Были среди них и рабочие (с одного только завода “Красный пролетарий” в ополчение записались 1000 человек), и чиновники из трестов и наркоматов, и актеры, писатели, музыканты. Московская консерватория явилась в военкомат чуть ли не в полном составе. Многих, включая Давида Ойстраха и Эмиля Гилельса, всё же отправили домой. Тем не менее оставшихся музыкантов хватило, чтобы сформировать две роты. Ушел воевать добровольцем хороший знакомый Цветаевой, переводчик и литературовед Николай Вильмонт. Вступил в ополчение молодой актер и будущий известный драматург Виктор Розов. Ушли воевать в составе писательской роты Рувим Фраерман и Александр Бек. И хотя были все они не обучены, зато не занимать им было боевого духа, желания сражаться с врагом.

Многие ополченцы погибнут. Другие вернутся в Москву героями. Некоторые станут настоящими военными, не хуже кадровых офицеров. Так, Эммануил Казакевич начнет войну рядовым московского ополчения, а закончит капитаном, помощником начальника разведотдела 47-й армии. Дойдет от Москва-реки до самой Эльбы. “…Свыше 200 активных московских писателей находятся на фронтах” 1034, – утверждал секретарь Союза советских писателей Александр Фадеев в докладной записке Сталину, членам Политбюро ЦК ВКП(б) Андрееву и Щербакову. С первых дней на фронте поэт Константин Симонов и прозаик Василий Гроссман. На Балтийский флот ушел служить Анатолий Тарасенков. Его красивая и смелая жена не могла последовать за мужем. В августе 1941-го она родила ребенка, а в октябре, по настоянию друзей, будет эвакуирована вместе с младенцем в Ташкент. Но уже в феврале 1942-го, когда ребенок чуть-чуть подрос, Мария Белкина станет проситься на фронт. Всеволод Вишневский, в то время “начальник оперативной группы писателей”, напишет ей: “Машенька, а кто будет подсоблять призывнику Дмитрию Тарасенкову, 1941 года рождения, москвичу?.. <���…> Делает Вам честь готовность идти на фронт и пр., но с «большой» точки зрения, с точки зрения истории, государства, – Вы должны быть на месте, держать дом, поднимать сына…” 1035Белкина все-таки покинет Ташкент, но не пройдет медкомиссию в столице – у нее найдут туберкулез. Тем не менее она сможет ненадолго приехать к мужу на фронт, в Ладожскую флотилию.

“Я москвич, и я должен защищать свой дом”, – сказал студент Бауманского училища Николай Егорычев [157] Будущий советский, партийный и хозяйственный деятель Николай Григорьевич Егорычев. Занимал должности первого секретаря Московского горкома, посла СССР в Дании. По его инициативе был создан мемориал “Могила Неизвестного Cолдата” у Кремлевской стены. . И вместо того чтобы эвакуироваться с училищем в Ижевск, пошел записываться в истребительный батальон. Вскоре комсомольца Егорычева зачислят в 3-ю Московскую коммунистическую дивизию: “Мой взвод занял огневые позиции у моста через канал Москва – Волга в районе Химок, – вспоминал Егорычев. – Мост был заминирован. В его опоры заложили три тонны взрывчатки, и мы были готовы в любой момент поднять его в воздух”. Его судьба сложится счастливо. Егорычев пройдет всю войну, закончит ее в Германии, на 1-м Украинском. А после победы сделает блестящую партийную карьеру и проживет очень долгую жизнь. В эти же октябрьские дни 1941-го в Красную армию вступили комсомолки Вера Волошина и Зоя Космодемьянская. Им оставалось жить несколько недель.