Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Международной политикой он по-прежнему интересовался, но следил за ней, как за увлекательной и страшной игрой. Ни мировому коммунизму, ни Советскому Союзу он более не сочувствовал. Не зря же в его записях слово “наши” всё чаще заменяется словами “русские”, “красные”, “Red Army” . Воевать и погибнуть в рядах этой самой Red Army он не собирался: “…просто я хочу избежать физического уничтожения”. 1087Мур не стеснялся собственных чувств.

Между прочим, Александр Сергеевич Кочетков вел себя точно так же. Он переселился в квартиру жены, прописанной в Брюсовом переулке, справедливо рассудив, что повестку о мобилизации на трудовой фронт или на фронт действующий пришлют по месту прописки. К тому же у Кочеткова еще с лета сохранилась справка об эвакуации из Москвы. Он тогда не уехал, но сейчас полагал, что справка может спасти от военкомата, от фронта.

ИЗ ДНЕВНИКА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА, 19 октября 1941 года:

Говорил с Кочетковым и согласился с ним: основное – не быть куда-нибудь мобилизованным. <���…> Ожидается всеобщая мобилизация. Я и Кочетков твердо решили никуда не ехать и не идти.

Мур даже хлебные карточки долгое время не получал по этой причине. Он надеялся, что в суматохе московской паники о нем позабыли. Обратиться в домком за карточками – значит обнаружить себя. Его могут тут же взять на учет: “Ага, ты не работаешь, будь любезен, иди на стройку укреплений под Москвой…” 1088

Нет, землю копать Мур не хотел, а на фронт шестнадцатилетних не призывали. Зато одноклассника Мура Юру Сербинова уже в декабре 1941-го призовут в армию. Ему как раз исполнится восемнадцать. Юра был вообще настроен патриотично. Мур написал об этом с явной неприязнью и не преминул попрекнуть: “Сербинов хвастает о патриотизме, а сам рассказывает антиеврейские анекдоты… Хорош!” 1089

Судьба Юрия неизвестна. В декабре 1941 года призвали в армию двух юношей по имени Юрий и по фамилии Сербинов 1923 года рождения. Одного из них – в Воронеже. Он будет воевать в бронетанковых войсках, дослужится до звания капитана, получит награды – ордена и медали. На фото (явно не 1941 года) – бравый, бывалый уже офицер.

Другой – Сербинов Юрий Петрович – будет призван в Москве. Вероятно, это и есть знакомый Мура и Вали. На сохранившейся фотографии человек очень молодой и в самом деле красивый. Он был призван не рядовым, а младшим лейтенантом. Значит, успел окончить ускоренные курсы подготовки офицеров. Служил в зенитной артиллерии войск Московской зоны обороны.

У Мура были другие планы. 13 октября он сформулировал для себя цель на ближайшее будущее: “Основное для меня: пережить войну и дожить до продолжительного мирного периода без лишений и потерь физических и материальных”. 1090

Нельзя сказать, будто Мур был таким уж трусом. Однажды немецкая бомбардировка застала его в кафе на улице Воровского (Поварской). Обычно немцы бомбили ночью, а тут бомбежка среди бела дня, очень напугавшая москвичей. Но Мур не стал даже спускаться в бомбоубежище.

В начале октября Мур успел получить [159] Директор Литфонда Хмара еще в Чистополе написал нужные письма в оба издательства, так что проблем у Мура не возникло. несколько гонораров Цветаевой: 800 рублей в Гослитиздате, 400 рублей в “Детгизе”. Часть денег потратил на красивые переплеты для своих любимых книг Бодлера, Верлена, Малларме и Валери. А во время паники 16 октября пошел в Библиотеку иностранной литературы, обменял книги.

Может быть, это была форма эскапизма? В тяжкий час уйти в придуманные писателями виртуальные миры? Но Мур ни на день не прекращает следить за мировой политикой и положением на фронте, фиксирует всё, что видит и слышит в Москве. При этом очень много читает. Не больше, но и не меньше, чем спокойным летом 1940-го.

11 октября он прочитал “прекрасную книгу Монтерлана” “У фонтанов желания” и взялся за “Тесные врата” Андре Жида. Жида он дочитает 13-го: “Несомненно, «мы имеем дело» с крупным произведением. Возможно, эта книга имеет некоторое сходство с вещами Мориака, но более плавно написанная”. Зато “Топи” того же Жида расценил как “идиотскую”.

17 октября, когда Москва еще не отошла от вчерашней паники, Мур снова пришел в Столешников переулок. Разумеется, в библиотеке он оказался единственным читателем. Он читал стихи Малларме и “Вечер с господином Тестом” Поля Валери. Именно это эссе Валери Мур считал “гениальным”, даже захотел переписать его прямо в читальном зале. Он сравнивал Поля Валери с Малларме и находил, что Валери и универсальнее, и “гораздо умнее”, вспоминал его стихи:

Нет, всё же не обошлось без эскапизма. Как далек этот мир от мира осажденной Москвы! И тем больше он притягивает Мура.

Из прозы Мур продолжал читать Андре Жида: “Изабеллу”, затем перечитал “Фальшивомонетчиков”, которые ему не понравились в прошлом году. Прочитал “Базельские колокола” Луи Арагона, своеобразный приквел к “Богатым кварталам”. Из литературы русской – “Фантастические новеллы” Грина. Мур даже покупает книги. 22 октября приобрел однотомник Лермонтова и “Гамлета” в переводе Пастернака. Лермонтова Мур оставит в квартире тети Лили, когда будет готовиться к отъезду, а “гениального «Гамлета» в переводе гениального Пастернака” прочитает уже в ташкентском поезде.

Но ни на день Мур не забывал о происходящем вокруг. И, отложив “Фальшивомонетчиков” Жида или “Шарм” Валери, открывал “Правду” и “Вечернюю Москву”.

Постепенно Мур привыкал к жизни в осажденном городе. Наконец-то обратился в домком за хлебными карточками. Теперь он получал норму иждивенца – 400 граммов хлеба в день. Немного, но в Москве даже в годы войны пекли очень вкусный, питательный хлеб. Кому-то везло отоваривать хлебные карточки даже “у Филиппова”. В тот же день, 18 октября, Мур устроил еще один “кутеж”: пообедал в “Артистическом”, том самом кафе в проезде Художественного театра, где они с Митькой некогда пили кофе и какао. А 20 октября он встал в очередь и карточки свои отоварил. Оказалось, ничего ужасного в очередях нет. И стоял-то всего ничего – какие-то 45 минут. Он по-прежнему ел крабы (никому не нужные, они всё еще были в продаже), покупал рис, масло, печенье и вафли. Да и Валя приносила хлеб. Не так уж плоха жизнь для мальчика-сироты в то страшное время. Может быть, жизнь Мура вполне бы наладилась. Но ее разрушил добрый знакомый Мура, милейший Александр Сергеевич Кочетков. Вечером 24 октября он позвонил Муру и предложил вместе с ним поехать в Среднюю Азию. Формировался последний писательский поезд.