Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Большинство французов оставались лояльны маршалу Петену и его соратникам еще долго. Даже будущие герои Сопротивления. Генерал Жан де Латр де Тассиньи 8 мая 1945 года вместе с маршалом Жуковым, генералом Эйзенхауэром и фельдмаршалом Монтгомери будет принимать капитуляцию гитлеровской Германии. А в 1940-м он служил Петену. И в 1941-м служил. Только во время оккупации южной Франции германскими войсками в ноябре 1942-го он откажется капитулировать и даст немцам бой. Силы французского Сопротивления будут расти по мере того, как немцы начнут терпеть поражения.

Мур жил в другой стране, в совершенно иных условиях, и окружали его отнюдь не вишисты. 30 июня у него состоялся долгий разговор с Мулей Гуревичем. Муля часто бывал на улице Герцена. По-своему он пытался влиять на Мура, воспитывать его. Убеждал заняться спортом. Давал советы, как ухаживать за девушками. Мур относится к словам Мули, как строптивый подросток к советам старших. Или игнорировал их, или злился на Мулю. Но от обычного подростка Мур все-таки заметно отличался. Рассудительного Георгия Эфрона можно было переубедить только логикой, доказательствами, аргументами. Муля, узнав о взглядах Мура на войну в Европе, провел с ним подробнейшую политбеседу. И, в общем, достиг многого.

Самуил Гуревич ни в чем не противоречил советской пропаганде. Он объяснял Муру вещи, о которых миллионы советских читателей узнавали из газет. “Французские войска сражаются с исключительным упорством”, – сообщала “Вечерняя Москва”. В июне 1940-го советские газеты перепечатывали выступления Черчилля. “Вечерняя Москва”, ссылаясь на информацию британского агентства “Рейтер”, писала про успешные атаки французских истребителей против немецких панцер-дивизий: “Небольшие снаряды французских авиационных пушек, в высшей мере эффективных, легко пробивают броню танка”. 345346Газеты цитировали французское информационное агентство “Гавас”: “Германская армия, состоящая из 1 миллиона 800 тысяч солдат, не смогла сломить сопротивления французской армии”. Это за четыре дня до падения Парижа!

Летом 1940-го Мур оставался правоверным марксистом. Он по-прежнему мечтал о победе коммунизма во всём мире, и Муля доказывал, что именно сопротивление нацистам сейчас в интересах коммунизма, Коминтерна, Советского Союза. Война в Европе из “империалистической” стала “народно-освободительной”. Парадоксально, но теперь Морис Торез, Уинстон Черчилль и Шарль де Голль станут союзниками. До победы над нацизмом.

Гуревич даже заявил, будто Париж был уже накануне коммунистического восстания, когда самые правые, реакционные политики “во имя интересов буржуазии” капитулировали перед Гитлером: пусть, мол, лучше Гитлер, чем победа коммунистов, означавшая социальную революцию и экспроприацию частной собственности. С этим Мур не сразу согласился. Он лучше Мули знал, что французы не хотели больше воевать, да и никакого восстания не могло быть. Но другие аргументы Гуревича были весьма убедительны. Муля напомнил Муру, что Петен и его соратники – правые политики, что курс маршала поддерживают люди вроде Пьера Лаваля и ультраправого националиста Франсуа де ля Рока, что правые во Франции симпатизировали Германии. Отчасти Муля был прав. Монархисты и антисемиты вроде неукротимого журналиста Шарля Морраса, теоретика интегрального национализма, восприняли крушение Третьей республики как исторический шанс. В то же время де ля Рок, “последний рыцарь Франции”, был противником Германии. Его соратники участвовали в Сопротивлении, а сам он был арестован гестапо. Аристократ, он презирал нацистов и фашистов, что не помешало коммунистам причислить де ля Рока именно к фашистам. И Мур смотрел на него глазами французского комсомольца: “Как я мог забыть, что всегда крайне правые элементы Франции были прогерманскими? Это и сказалось, раз они и заключили перемирие. Значит, коммунисты переменили позицию”. 347Вообще-то всё было сложнее: ультраправый Моррас, например, был германофобом, но режим Петена поддержал.

После разговора с Гуревичем Мур припоминает, что советская пресса довольно холодно отзывалась о военных успехах Германии. Он еще за две недели до разговора с Мулей не без удивления узнал о призыве Мориса Тореза к сопротивлению немцам. Умный Мур понимал, что Торез, “конечно, не мог произнести свою речь, не согласовав ее содержание с Коминтерном” 348. А за генеральным секретарем Исполкома Коминтерна Димитровым стоял Сталин. Значит, начинается поворот во внешней политике Советского Союза?

Эту речь Тореза Мур не слышал, он узнал о ней в пересказе переводчика и сотрудника “Интернациональной литературы” Бориса Песиса. Того самого Бориса Аароновича Песиса, что станет для драматурга Леонида Зорина прототипом Льва Хоботова из “Покровских ворот”. Песис рассказал Муру и об одной примечательной публикации в “Комсомольской правде”. 14 июня 1940-го эта газета напечатала будто бы переведенное с французского письмо некоего Жоржа В., “солдата N-ского батальона”. За обычными проклятиями в адрес буржуазии, финансистов, за жалобами на беспросветную нищету и бесчисленные тяготы жизни во Франции следовали очень неожиданные выводы. Французы все-таки должны воевать с немцами. Коммунисты не дезертируют и не призывают к саботажу, а героически сражаются против оккупантов: “Пролетариат Парижа требует организации защиты столицы. Мир не может быть заключен, пока враг находится на земле Франции, – таково единодушное мнение”. 349Ничего подобного французский пролетариат, конечно, не требовал, равно как и французская буржуазия и крестьянство. Но эта публикация – еще одно доказательство перемены курса и советской пропаганды, и даже внешней политики: “Нужно быть бдительным в отношении «пятой колонны» – банды изменников-реакционеров, готовящих капитуляцию и позорный мир” 350, – призывал “Жорж В.”. Так что “старый маршал, всеми уважаемый во Франции”, и оказался главарем этой самой “банды”.

Мур сопоставлял факты. Если прибавить к французскому письму прием Молотовым послов Англии и Франции, сообщения советской прессы о “стойкости и упорстве сопротивления французской армии”, то картина складывалась очевидная: “Все те новые факты, которые я привел выше, по-моему, не могут быть только случайностями или совпадением”. 351

В июне-июле 1940-го Мур уверенно пишет о будущей неизбежной войне с Германией. Он не предсказывает, а прогнозирует, руководствуясь логикой и фактами: “В Эстонии, Латвии и Литве мы укрепляемся против кого? Строим военно-морские базы для чего? – Конечно, чтобы предотвратить возможное нападение немцев”. 352Мур считает, что “в интересах СССР продолжать войну в Европе; в интересах СССР – затяжка этой войны. Это тоже в интересах французских коммунистов – и Торэз это прекрасно понимает. Но у нас в газетах, конечно, эту точку зрения не выражают, потому что, как-никак, у нас договор с Германией, и не от нас зависит быстрая победа Германии или затяжная война”. 353Это пишет не политический обозреватель “The Times” или “Le Temps” , а выпускник седьмого класса советской средней школы, еще официально не переведенный даже в восьмой класс! Каким бы стал парижский мальчик, если бы довелось ему пережить войну и поступить не в Литературный институт, а в только что созданный МГИМО!