Нина Аносова - Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине [litres]

За окнами детских комнат всегда висел наружный термометр. Когда он показывал двадцать семь градусов мороза, ученики младших классов не ходили в школу, если было минус тридцать три градуса, старшеклассники тоже оставались дома.

Зимой дни были короткие, в декабре смеркалось уже в половине четвертого. Нам не разрешалось выходить на улицу после заката солнца, но иногда мама делала исключение и решала прогуляться с нами перед сном. Освещенные улицы выглядели празднично. Снег кружился вокруг газовых ламп, воздух был холодным и сухим. Нам запрещали разговаривать и дышать через рот, чтобы не простудиться. Это были прекрасные и радостные моменты. Вечерние прогулки по освещенным улицам Петрограда – одно из лучших воспоминаний моего детства.

Перед наступлением холодов, в октябре, законопачивали окна. Внизу между рамами клали зеленые веточки искусственного мха и сверху два цветных стаканчика с кислотой: она не давала стеклам замерзать из-за скапливающейся влаги.

В день, когда законопачивали окна, в доме внезапно наступала тишина, больше не слышно было шума с улицы. Для проветривания в верхней части рамы имелись двойные форточки; дымоходы печей также способствовали вентиляции. Квартиры очень хорошо отапливались. Дома никогда не носили теплые платья, дамы всю зиму ходили в легких блузках и шелковых платьях.

Наши печи были сделаны по образцу эльзасских. Встроенные в стену между двумя комнатами, они немного выступали в помещение и были покрыты плиткой от пола до потолка. Придя с мороза, хорошо было прислониться спиной к теплой изразцовой печке. Топили рано утром, затем дымоходы закрывали, и печи оставались теплыми до самого вечера. Топили дровами. Почти всегда это была береза.

Ранним утром, когда все еще спали, горничная растапливала печь. Иногда, проснувшись, я видела, как она, присев на корточки, дует на разгорающиеся ветки, и снова засыпала.

Зимой мы ходили гулять в сквер на Васильевском острове, и каждый тащил за собой маленькие санки, чтобы кататься с «ледяной горки», залитой в сквере. На спуске перехватывало дыхание, но скорость наполняла нас глубокой радостью, давала чувство отваги и свободы. Казалось, что мы летим.

Когда вставал лед, на Неве устраивали несколько открытых катков. Вечером катки освещались, и оркестр играл популярные мелодии. Ксения научилась кататься на коньках, а мне этого не разрешили из опасения, что я могу разбить очки и поранить глаза при падении.

В летние дни мы иногда брали лодку и отправлялись на прогулку в парк под названием Летний сад. Лодка, идя зигзагом, по очереди подходила к обоим берегам Невы. Возвращаясь к левому берегу, шла вдоль набережных, где находилось большинство иностранных посольств и правительственных учреждений. Ансамбль набережных левого берега в центре Петрограда, со строгой элегантностью их стиля, признается архитекторами всего мира выдающимся достижением. Этот ансамбль продолжался высокой и красивой кованой чугунной решеткой Летнего сада, возле которого мы причаливали.

Я помню круглую площадку в этом саду и в середине нее статую русского поэта и баснописца Крылова, окруженного животными, главными персонажами его басен. Помню также «гигантские шаги» и широкие аллеи.

В Летнем саду мы встречали знакомых детей. Одним из них был мальчик моего возраста по имени Павел. Он был очень высоким для своих лет, с веселым и буйным характером. Я редко играла с ним, потому что он был сильнее меня и дружил со старшими мальчиками.

Тогда я не могла даже предположить, что гораздо позже, в эмиграции, я встречу его вновь и он займет такое большое место в моей жизни: мы поженились в Париже в 1926 году.

Ближе к Великому посту на улицах появлялись нарядные сани с упряжками, украшенными колокольчиками и цветными лентами. Их возницы были финнами. Лица их были загорелыми, и, улыбаясь во весь рот, они говорили: «Вейка, вейка». Их так и называли – вейка.

У вейка давно уже вошло в привычку приезжать накануне поста, но я так и не смогла узнать, когда и при каких обстоятельствах возник этот обычай.

Гуляния вейка были неразлучны с блинами, которые ели во вторник масленичной недели или в последующие дни. Блины пекли из смеси пшеничной и гречневой муки. Ели их с лососем или копченой осетриной, с икрой, со сметаной или просто с растопленным сливочным маслом. Это традиционное блюдо служило также поводом для праздника. Друзей приглашали на блины, а затем брали вейка и катались по улицам Петрограда и на островах в устье Невы.

После Великого поста вейка со своими санями возвращались в Финляндию до следующего года.

Пасха празднуется в России с особой силой, не так, как везде. Церковная служба преображает жизнь каждого дня, она сияет в домах и на улицах. Пасха часто приходится на время таяния снега, когда ветви вербы покрываются пушистыми сережками, первыми знаками обновления. Эти веточки освящают в Вербное воскресенье, поэтому и неделя называется Вербной.

Большинство людей редко исповедуются. Исповедь требует серьезной подготовки. Прежде чем идти на исповедь, следует также попросить прощения у всех домашних. Говорят: «Прости меня Христа ради, если я обидел тебя» или просто «Прости меня Христа ради». На что надо ответить: «Бог простит».

Перед праздником Пасхи можно выбрать одну из недель Великого поста. В эту неделю каждый день надо ходить на службу в церковь, не есть мясо, рыбу, яйца и молочные продукты, отказаться от забав и развлечений, читать только благочестивые книги и идти на исповедь.

Когда наши слуги шли на исповедь, они одевались во все самое чистое и новое. В тот день их движения становились неторопливыми и мягкими, и этот торжественный настрой сохранялся весь день.

Вечером Великого Четверга улицы оживлялись множеством огоньков, когда верующие несли домой новый огонь, возвращаясь из церквей, где читали Двенадцать Евангелий. Они шли осторожно, защищая свечу рукой от ветра, и по их лицам, освещенным снизу мерцающим пламенем, пробегали розовые и золотистые блики.

Придя домой, гасили лампадки перед иконами и вновь зажигали их от принесенных свечей.

В нашей семье не брали детей на Пасхальную вечернюю службу, но, как и во всех домах, готовили пасхальный стол. На столе в столовой были два традиционных блюда, кулич и пасха, и крашеные яйца.

Нас не укладывали спать, и мы дожидались полуночи. Ближе к полуночи приоткрывали форточки, чтобы лучше слышать колокола: чуть раньше других начинали звучать колокола с противоположного берега Невы, глухой и глубокий тон Исаакиевского собора, затем высокий и светлый звон колоколов нашей приходской церкви. И вот мы уже ничего более не могли различить в радостном многоголосье всех церквей.