Кадзуо Кобаяси - Валерий Гергиев. Симфония жизни [litres]

– Хороших дирижеров чрезвычайно мало. Я, Мравинский, Светланов. Ну и, может быть, Темирканов. И все.

Он повторял это постоянно. Мравинский был легендарным дирижером Симфонического оркестра Ленинградской филармонии, Светланов – главным дирижером Государственного академического симфонического оркестра СССР, Темирканов (предшественник Гергиева) – главным дирижером Кировского театра.

Как я уже писал в главе про Международный конкурс дирижеров, после которого мир впервые узнал о Гергиеве, Мравинским восхищался даже сам Караян, а в СССР его тогда просто боготворили. Все однокурсники смеялись над тем, кто ставил себя на одну доску с таким великим дирижером.

Количество роялей в консерватории было ограниченным, чтобы поупражняться, необходимо было отстоять очередь. Даже в очереди эксцентричный студент не прерывал своей болтовни, и лишь когда Валерий садился за инструмент, тот замолкал и с видом критика слушал его игру. И вот однажды он сказал вещь, которая удивила Гергиева:

– В будущем из всех нас великими дирижерами станем, пожалуй, только я и ты.

До тех пор у Валерия и в мыслях не было становиться дирижером. В консерватории часто проводились различные концерты, на которых дирижировали в том числе и студенты, но он был сосредоточен на фортепиано и за пульт ни разу не становился. Оглядываясь назад, маэстро понимает, что тот болтливый старшекурсник впервые заронил в его голову мысль о дирижерстве.

Тот студент, несмотря на свою молодость, вскоре женился и бросил учебу. Его женой стала дочь члена Политбюро ЦК КПСС – руководящего органа СССР, куда входило порядка двадцати человек. Говорят, он поселился в роскошном доме в Москве и совершенно перестал контактировать с простыми смертными. Я попробовал найти его, чтобы спросить, как ему удалось разглядеть в Гергиеве талант, о котором тот даже и не догадывался. Но узнать что-то о нем мне так и не удалось.

Когда Гергиев получил первую премию на Конкурсе имени Г. фон Караяна, он еще был студентом консерватории: получается, что всего за четыре года он приобрел дирижерскую манеру, которая покорила мир. Это показывает, насколько выдающейся силой концентрации обладает маэстро.

Но необходимо также заметить, что тот болтливый старшекурсник, а также преподаватели консерватории помогли ему открыть и развить скрытый талант. Сам Гергиев так отзывается о советском образовании:

– У эпохи коммунистической диктатуры было много неприглядных сторон. Например, многих сажали и убивали. Мой дед был выдающимся электротехником, но однажды он внезапно пропал. Дядя подключил все возможные связи и после месяца непрерывных поисков обнаружил того в тюрьме НКВД. Чудом он добился свидания с заключенным: за тот месяц дед полностью поседел. В этом обществе жить было страшно, но нужно отдать должное советской системе образования, которая умела находить и взращивать таланты. Особенно хорошим было музыкальное образование. Ведь даже такой тиран, как Сталин, знал, что музыка воздействует на людей.

В советской истории действительно были эпизоды, когда государство, отличное понимавшее силу музыки, вмешивалось в жизнь исполнителей и композиторов. Широко известны случаи, когда партия критиковала творчество Прокофьева и Шостаковича, а иногда и требовала изменять или переписывать произведения, но, как говорит маэстро, его учитель Евгений Александрович Мравинский был одним из немногих, кто ловко умел избегать контактов с партией.

– Власть неизменно пыталась использовать силу классической музыки на различных праздниках и собраниях. Такие исполнения можно было бы назвать политическим театром . Так вот Мравинский никогда не дирижировал на таких мероприятиях. Во времена партийной диктатуры это было отнюдь не просто, но маэстро придерживался этой линии до последнего.

Мравинский был воплощением концентрации. Его репертуар был небольшим: две симфонии Чайковского, Пятая, Шестая и порой Четвертая симфонии Бетховена, лишь два произведения Брамса и две симфонии Моцарта. Оперой он и вовсе не дирижировал. Благодаря концентрации только на этих произведениях он достигал эталонного уровня исполнения, и, видимо, за счет своего влияния мог избегать участия в политическом театре, который пропагандировала партия, – рассуждает Гергиев.

И хотя Валерий испытал влияние Мравинского, формально он никогда не был его учеником.

– Почему так получилось?

– Потому, что Мравинский был дирижером, а не преподавателем.

То, что Евгений Александрович увлекался немецким языком и литературой, как нельзя лучше соответствовало его принципиальному характеру.

Оценка, которую Гергиев дает другим дирижерам, весьма полезна для понимания его собственного творчества. Среди наиболее интересных мастеров он в первую очередь выделил Вильгельма Фуртвенглера.

– Нельзя сказать, что его работа безупречна. То есть он не абсолютно точен. Иными словами, есть мгновения, когда его исполнение сложно назвать безукоризненно организованным. Но это мелочи. Бывают же моменты, когда его дирижирование просто источает гениальность. И в умении создавать такие моменты ему нет равных. Например, так он играет Восьмую симфонию Шуберта или финал первой части Четвертой симфонии Брамса. О его исполнении можно сказать, что три секунды он сыграл прекрасно, а другие три – неинтересно. Но прослушав его исполнение от начала и до конца, ты понимаешь, в чем заключался замысел. Потому что его трактовка – это все равно что человеческое тело. Нельзя же судить о человеке, видя только его палец. Нужно понимать, как он соединяется с другими пальцами, как они все шевелятся, зачем они шевелятся и так далее. Подобно тому, как наше тело является природной системой, симфония или опера образуют неделимое целое. Фуртвенглеру нет равных в умении разгадывать тайну этой неделимости.

Говоря же о том, какой дирижер вызывает у него наибольший интерес, он назвал Караяна.

– Его дирижирование поистине божественно, оно безупречно. И под безупречностью я имею в виду высочайшее качество звука.

Но вскоре оценка маэстро стала чуть сдержаннее.

– Но раньше звук у него был странноватый. Особенно в пятидесятые и шестидесятые годы. В то время ценилась публичность, открытость. Звук Караяна как бы испытывал небольшое влияние тенденций мировой экономики. И тем не менее он был редчайшим, выдающимся дирижером.

Самым непредсказуемым дирижером Валерий назвал Леонарда Бернстайна.

– Он был артистом, который чрезвычайно внимательно относился к своему внутреннему миру. Он обладал острым чувством свободы и поистине гигантским дарованием. Это был непредсказуемый человек. Его оркестр целиком состоял из молодых неопытных музыкантов, которые, не зная, как им лучше играть, полностью следовали его указаниям. Их взаимодействие с дирижером было идеальным.