Нина Узикова - Запоздалый дневник

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды…

Красные цветы мои

В садике завяли все.

Лодка на речной мели

Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей

Ивы кружевная тень,

Завтра у меня под ней

Будет кропотливый день!

Буду поливать цветы,

Думать о своей судьбе,

Буду до ночной звезды

Лодку мастерить себе…

Николай Рубцов

Изба наша, как говорили родители, это бывший амбар, срубленный на месте из сосен, росших здесь. Ни Таня, ни, тем более, я не помним, когда амбар переделали в избу. Таня только помнит, что печь стояла сразу вправо от дверей, окна в огород не было, как не было ни одной перегородки — одно помещение. 35—40 квадратных метров. Крыши тоже не было. Отца забрали на действительную службу где-то в 31-32-ом году. Мама с Таней жили в этой недостроенной избе. И только когда отец пришел со службы в 1933—34 годах, покрыли дом плитами. Плитами в деревне было покрыто многое. Плитняк добывали на Школьной горе. Тратуары в центре тоже были уложены такими плитами. Из плитняка в виде больших кирпичей были сделаны и изгороди на огородах. В старых домах и сейчас еще эти изгороди стоят. Плитняком у нас было покрыта и баня и двор. В детстве у всех у нас была привычка лазить на крышу бани и в солнечный день греться на плитах.

С приходом отца из армии появились и перегородки в синий цвет. Так он и простоял до слома дома где-то до конца 80-х годов двадцатого века.

Уже после войны в 40-х годах отец перекрыл крышу тесом, а в 70-х годах железом. Баню тоже перекрыли тесом.

Во дворе стояли для скота хлев, куда в зимнюю стужу загоняли овец и корову, и кур. Холодный двор был пригоден только в относительно теплое время.

До сороковых годов хлев и двор были покрыты соломой, потом тесом, а затем железом. На сеновале хранили сено. Я любила спать на сеновале, и эта привычка у меня сохранялась долго, вплоть до конца 80-х годов, когда уже не было дома и гостила у сестры Вали. Однажды во время метания сена на сеновал, я оступилась с лестницы и упала с трех метровой высоты на плиты. Счастливое падение — не на голову, а на бедро.

Во дворе (ограде) стояла амбарушка, строение над погребом. Мы летом любили спать на полу амбарушки. Вспоминаю, что мы нисколько не боялись спать вдали от взрослых, в сплошной темноте.

Еще до войны, видимо, даже до Финской, печь еренесли к стене, примыкающей к огороду. Было прорублено и окно на кухне.

Голландка (круглая печь) стояла в центре избы, как бы деля ее на две половины. В доме была одна деревянная, самодельная кровать для родителей. Мы все спали на полу. Когда отца не было дома (например, во время войны) я, Валя спали с мамой на кровати…

Как-то появилась в доме железная кровать, по-моему, кем-то из соседей по ненадобности выброшенная. Она досталась Тане. Я помню, что я спала на полу почти до окончания школы.

В прихожей стоял у окна обеденный стол, лавка, в стену вбиты гвозди для одежды, два-три самоделбных стула.

В новой (как называли вторую комнату) стоял в углу шкаф самодельный для посуды; которой практически не было. Нижнюю часть шкафа приспособили под тряпки-одежду. Рядом стоял сундук, практически пустой, кое-какая праздничная одежда в нем хранилась, полотенца еще от родительской свадьбы, скатерть, обувь на выход.

Украшали комнату три больших растения — медвежья лапа, фикус, китайская роза, цветения которой ждали с нетерпением. На окнах цветов не помню. Стены не были отштукатурены, просто белились известью. Пол из широких половиц — крашеный желтым кроном (естественный краситель на льняном масле).

В войну жучки стали объедать половицы, образовались ямки, почти на просмотр в подпол. Только в 1947 году отец полностью перестелил пол, очистил до здоровой части дерева все половицы. Снова мама покрасила кроном. На окнах появились задергушки, штор еще не было, даже маленьких.

На стенах висели фотографии родных в рамках и зеркала. К праздникам на большие рамки и зеркало вешали полотенца, на стол стелили скатерть. Во второй комнате уже в начале пятидесятых годов, а может и раньше, появился у нас круглый стол. Он мог раздвигаться в период, когда у нас были гости. Помню, ходики на перегородке. Они долго жили в доме. Радио в нашем доме появилось только после войны.

Так как все пропитание получали от домашнего хозяйства, то был большой огород — верхний и нижний. Верхний занимался картофелем, были огуречные грядки, моркови, гороха, свеклы. Много сажали подсолнуха вдоль борозд. Летом, когда подсолнух рос было ощущение множества солнышек.

Нижний огород под горкой ежегодно затапливало, и пока земля не просыхала нельзя было ничего сажать. А садили там только картофель и капусту. Земля после просохвению половодья превращалась в камень. Окучивание было мукой. Татьяна вспоминает эту работу как проклятье. Из-за высокой влажности почвы при уборке всегда было много гнилой картошки.

Всю войну эти два огорода кормили нашу семью. В хорошие годы картошки хватало, чтобы выменять что-то из одежды у эвакуированных. Таким образом в доме появилась швейная машинка — главное богатство. Хотя надо сказать, что-то сложное никто на этой машинке из нас четырех женщин шить не умел. Все равно шить платья для дочерей мама отдавала соседской девушке Марие Поспеловой, которая работала швеей в артели, а потом даже закройщицей. Правда Валя после школы пошла работать, учиться на швею в ту же артель, и машина ей пригодилась.

Воду для полива таскали из Шигили на коромысле. Два полных ведра 10—12-летняя девочка несла на коромысле в горку, и все что нужно было полить, поливала. Это была обязанность. И вообще, наполнить бочку-кадушку водой в доме — это была обязанность нас детей. Вначале Тани, потом меня, позже и Вале досталось. Правда, это было только летом, когда у родителей было много работы, а мы не учились. Колодец был в огороде у соседей. К ним за водой ходили несколько соседских домов. Колодец был как бы общим.

Полисадник вокруг дома появился где-то в конце 50-х годов. В садочке, как называли огороженную вокруг дома землю, посадили две черемухи, малину. Уже в году 1967, отец вместе с Мишей посадили елку, которую малышкой принесли из леса. Дед говорил Мише — теперь вы вместе будете расти. И я очень рада, что при перестройке дома Терентьевыми, елку сохранили и она теперь высится и видна далеко-далеко.

Дом без наличников, «как корова комолая», то есть без лица. Наличники появились в доме где-то в начале 50-х годов. Покрашенные в синий цвет с белыми накладными деталями, они сразу украсили дом, и старый дом заиграл. Тем более до этого отец обил его досками, старые толстые бревна скрылись за тесом. Дом помолодел!