Нина Узикова - Запоздалый дневник

Ворота тоже омолодили, закрыв их крышками. Ограду уменьшили, перестроив хлев, холодный двор. Везде был настлан пол, скот не стоял, не лежал уже на земле. Под крышкой хлева у отца было рабочее место для столярных работ. Он мог по столярному делу изготавливать многое. Всем племянникам помогал строить, перестроивать дома, изготовлял наличники и не только для их домов. Он был мастером по отбиванию кос (литовок). Многие соседи приходили по вечерам во время покоса, чтобы отбить литовку. Без этого невозможно было хорошо и легко косить траву.

Отец ходил в школу одну зиму. Здание школы до революции было церковью — приходской школой с трехклассным образованием. В советское время — это первое здание вначале начальной школы, потом семилетней, потом средней.

Отец, естественно, мог как-то писать, читать, считать. Жизнь добавляла опыта. Мама вообще не училась. Научилась писать, видимо, в группах ликвидации неграмотности. Писать, читать все-таки могла, сама писала письма нам.

В кино ни отец, ни мама не ходили. Мама, принципиально говоря, что там бегают бесенята и все неправда, безбожно.

Бабушка Степанида тоже не училась, но обладала отличной памятью. У нее квартировала учительница еще церковно-приходской школы в Бобино. Видимо, учительница рассказывала историю России в домашних беседах, и бабушка знала всех царей и их родственников. Потом рассказывала своим дочерям. А Библию она знала от священника, хотя сама читать ничего не умела.

Теперь попробую восстановить отдельные эпизоды, детали из очень далекого детства, даже еще довоенного, то есть в возрасте с 4—4,5 лет начиная.

Зима 1939—40 года. Мне пятый год. Поездка к бабушке в Бобино. Едем на санях. Впереди тятя правит лошадью, мама с Валей на руках. Я сижу спиной к лошади. Ночь яркая, вся в звездах. Я громко читаю (говорю) стишок «Синее море, белый пароход. Сяду-поеду на Дальний Восток». Не знаю, меня учили этому стиху, или Таня, уже ученица, учила вслух его, и я выучила. Эта звездная ночь, езда по лесной дороге так воодушевили меня, что я стала кричать стих о море. Детский восторг перед красотой! Это помню!

Еще один эпизод довоенный.

В колхозе были ясли в летнее время для детей колхозников. Располагались они в доме у Коробкиных. Родители не работали в колхозе (как я потом уже взрослой узнала, что мама ушла работать уборщицей в школу, где отец работал завхозом). И меня в ясли не взяли. В какой-то летний день я забежала к своим подружкам в ясли в обед. Их кормили манной кашей. Дали и мне тарелку. Каша была такая вкусная, что я до сих пор помню ее вкус и всегда любила манную кашу. Скорее всего у нас дома кашу не варили. Я даже помню, где я сидела. Был длинный стол и лавки вдоль стола, где все ребятишки и сидели за обедом.

Еще один эпизод.

Помню, что молодые наши отцы играли в бабки во дворе дома дяди Никифора. Изба их стояла в Перевышинской улице (улицу так назвали по многим домам, где жили Перевышины). Двор был большой. Видимо, это было воскресенье. Собрались несколько молодых мужчин, около 30 лет, все отцы моих подружек, играть в бабки. Мы все крутились тут же. Вижу картину — отец с битком замахнулся на кон и вот-вот бросит. Больше ничего не осталось в памяти. Яркий солнечный день, много людей, бабки, радость.

Когда началась Отечественная война, мне было 5 лет и 9 месяцев, Тане — 11 лет 5 месяцев, Вале 2 года 9 месяцев. Не помню ни объявления войны, ни проводов отцов. Всегда помнила, что дядя Ваня прощался с только что родившимся сыном — Юрой. Маленький, красненький комочек лежал раскрытый на кровати в доме у мамоньки и дяди Вани. В этот же день увезли с другими мужчинами на войну. Оказалось, что память моя ошиблась. Да, я помнила малюсенького ребеночка, когда его принесли из роддома.

Дядю Ваню взяли на фронт 1 сентября 1941 года. Юра родился 22 августа. Поэтому дядя Ваня мог видеть сына уже дома. И моя память на ошиблась — Юру принесли из роддома до ухода дяди Вани на фронт. И эта картинка о красном комочке на кровати и сгрудившихся вокруг людях, в том числе и дяди Вани — правда. Тетя Зоя на руках с Юрой провожали отца на фронт.

Это подтвердил и сам Юра в дни 70-летия рождения. Это он помнит по воспоминаниям своей мамы Зои и других женщин села.

Всех мужчин тогда увезли, а дядя Ваня погиб в 1942 году. Юра выжил, так как мамонька уже не работала в колхозе и могла няньчить последнего внука.

Тетя Зоя, мать Юры, красивая женщина, молодая, как и многие другие женщины работала с утра до вечера в колхозе. И, как вспоминает Таня, одно время работала кладовщицей в колхозе, и, естественно, с едой у них было полегче, чем в других наших семьях. Особенно в семье дяди Никифора и тетки Василисы, где было пятеро детей. Двое из них с 1938 и 1940 года рождения — Шурка и Валя.

В школу я пошла в 1943 году.

До этого нас с Валей водили в детский садик. Зимой возили на санках, а летом мы бегали сами. Врезался в память один случай. Зима, холод. Мама везет нас в санках обратно домой. Мы опоздали, детей уже покормили, нас не взяли из-за опоздания. Дома, кроме картошки и сураюшеного хлеба, нет ничего. Видимо, это особенно заботило маму — чем кормить двух несмышленышей целый день, и в раздражении покрикивала на нас.

Не менее яркая картинка. Отца взяли на фронт, но какое-то время солдат использовали на строительстве Моторного завода в Уфе. Зима 1941—42 года по всей стране была очень суровой. В декабре 1941 года при рытье котлована кусок мерзлой земли обрушился на ногу отца и практически у основания сломал ее.