Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

Зимой и ранней весной работы в колхозе не было, и женщин гоняли на лесозаготовки. Там кормили, давали приварок, но работа была непосильной: женщины срывали спины. А в избах, часто нетопленных, пухли от голода дети и старики и потихонечку умирали… Официально, конечно же, от болезней помирали… Простудилась и ушла на тот свет самая младшая из нашей детской компании — большеглазая и кроткая Анюточка. Вслед заболели мы с Бабушкой…

Температура спала, силилась встать, но ужасно кружилась голова, и я без сил валилась в свою собранную из ящиков койку. Бабушка молча лежала на койке рядом. Она поднималась, убирала за мной, старалась кормить меня тем, что у нас еще было — вонючей похлебкой из затхлых сметков. Но меня от неприятного запаха тошнило… До боли в затылке кружилась голова, не давала подняться. Я лежала тихо. Мне виделись высоченные сосны, наш залитый солнцем двор в Покровском-Стрешневе… Наверное, это был сон, точнее полудрема. Вдруг слышу Горкин скрипучий голос: «Ма-а! Ты, как Элька помрет, проси у Петрухи костей говяжьих. Чтобы все на поминках было, как у Анютки: щи на говяжьих костях…»

Я вовсе не испугалась, наоборот, обрадовалась: щи на говяжьих костях! Духовитые, наваристые. И уж я-то наемся! Мои ведь поминки!

И, наверное, так бы все и закончилось для меня. Но случилось чудо. В избу зашла крепкая румяная девушка Лена, участковый — на несколько колхозных деревень — агроном. Она прослышала про большую рукодельницу, мою Бабушку: надо было пошить и вышить батистовую блузку. Бабушка с трудом поднялась и показала на меня: «Внучка от голода… помирает», — последнее слово сказала она совсем тихо. И энергичная девушка тут же послала Горку узнать, у кого в деревне окотилась коза: был уже март месяц. Агронома Лену в деревне уважали, и нам принесли кринку козьего молока. В тот же день она договорилась, что нам будут каждый день в течение целого месяца носить по литру козьего молока. А еще она отсыпала овса от своей лошади… Мы выжили! Та же Лена, очень довольная Бабушкиной работой, договорилась с начальством стекольного завода, находившегося на самом берегу Волги километра за три от нас, что бабушку, бывшую учительницу русского языка, возьмут на работу в контору.

Нескончаемый, яркий до рези в глазах и ужасно голодный мартовский день. Бабушка ушла на стекольный завод чуть свет. Сказала мне, что сегодня у нее первый рабочий день и что, наверное, вернется с работы поздно. А я ждала ее уже с обеда. И сперва даже голод как-то приглох, не мучил как обычно. Время, казалось, где-то зависло и вытягивало из меня все силы. И вот уже вечер, и первые звезды на огромном небе. «Твою Бабушку съели волки!» — вдруг произнес Горка. Я хотела ему что-то сказать, но почувствовала, что язык мой не может пошевелиться! Меня словно всю морозом сковало. А мать напустилась на Горку. Тоже и Славка с печи стал Горке, своему старшему брату, доказывать, что дурак он: волки давным-давно вслед за Красной армией на запад ушли… Наконец пришла Бабушка, уставшая и очень довольная. И из пошитой ею холщевой сумочки вытащила хлеб! Целая большая буханка настоящего душистого хлеба. Мы все смотрели на него, как на чудо. А Бабушка попросила у тети Жени ножик и разрезала буханку на две половинки, и одну дает ей… А тетя Женя поцеловала хлеб и положила к Божнице, перед самой иконой Пресвятой Богородицы. «Спасибо Тебе, что сохранила Ты хороших людей», — сказала она. «Хлеб! Ура-а!» — победно завопил Славка и проворно слез с лежанки.

У Бабушки лицо сияло радостью, хотя по щекам катились слезы… Наверное, и слезы ее были от радости. Она достала из той же сумки свернутый из газеты кулечек с конфетками-подушечками и еще хлеба, довесок, и положила все на стол. И Славка, он от радости приплясывал у стола, тут же на все это нацелился. «А ну, кыш от стола!» — отгонял Горка. А тетя Женя провозгласила: «Ставь, Егор, самовар, будем чай пить, праздновать будем!»

И праздник получился. К чаю отыскалась еще и сушеная курага из тыквы, какие-то сухарики и еще почти полкруга макухи, то есть жмыха подсолнечного… Мы — кружка за кружкой — пили подслащенный чай и вспоминали совсем еще недавнее, около года назад, прошлое.

Стекольный завод на берегу Волги, недалеко от Соколовки, куда Бабушка устроилась на работу (фото из интернета)

Рядом с Соколовкой по грунтовой шоссейке гнали пленных. Мы все прибежали смотреть. И когда они, пригнутые своею судьбой и с понурыми лицами, шли мимо нас, мы кричали им: «Фрицы капут!» И один, совсем молоденький, глянул в нашу сторону и сказал, что Гитлер капут, а потом попросил хлеба: «Хле-еп, хле-еп», — просительно повторял он. А мы в ответ ему фиги: «А этого не хочешь?» А бабушка кинула ему свой кусочек, а потом плакала: тот пленный ей показался очень похожим на ее сына и моего дядю Владика… От Владика так и не было ничего… А тетя Женя рассказала, как муж ее, Александр Васильевич, в письмах своих справлялся о нас и наказывал не обижать хороших людей. Вспоминали и про галифе, очень тогда модные брюки, которые квартировавший здесь боец забыл, а когда вернулся за ними, Горка их уже себе приспособил, а Славке свои штаны отдал, из которых вырос. Славка от радости, что у него штаны появились, плясал. Но когда в ответ на вопрос красноармейца Горка отрицательно покрутил головой и что-то невнятное промычал, Славка спрыгнул с печи и вытащил из сундука солдатские галифе, подал их пришедшему. Горка тогда злился, а Славка говорил, что самое главное — не штаны, а наша победа. «Вот видишь, мы победили! А и галифе тебе купили, а скоро и отец вернется. Он теперь, слава Богу, не под пулями, а новобранцев обучает», — примирительно сказала тетя Женя…

Многие жили тогда в землянках (фото из интернета)

Через несколько дней она помогла нам переселиться на новое место, в комнату двухкомнатной квартиры трехэтажного дома, который один из немногих в заводском поселке уцелел во время бомбежек. Большинство рабочих стекольного завода жили тогда в землянках. С нами в смежной комнате обитала учительница-математичка с пожилой сестрой, у которой погибли на фронте муж и сын. А с нами в комнате — только что окончившая ФЗУ молоденькая, всего на три года старше меня, рабочая Нинель, что значит Ленин наоборот. Имя это ей дали родители, оба партийные были, боролись за мировую революцию, а ее, а потом и ее младшую сестренку в основном воспитывала бабушка, которая жила в деревне где-то под Тамбовом. Отец с матерью работали в органах в самом Тамбове. А однажды, еще до войны, ночью отца выдернул из их городской квартиры черный воронок. С тех пор мама забрала к себе в город обеих дочек и бабушку. Сюда, к Волжской переправе, семья прибилась с потоком беженцев. Паром, на котором их переправляли на левый берег Волги, бомбили, и почти все, кто на нем был, погибли. Нинель уцелела чудом, ее, уже тонущую, кто-то выловил, ухватив за ее длинную косу…