Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

А в новогодние каникулы директор-учитель Буларов женился. Избранницей стала самая красивая и самая молодая из учительниц — историчка Мария Семеновна. Тоже и на нее, жену моего «Чацкого-Демона», распространились мои любовь и обожание.

Весь учебный год 8-го класса промчался, дивно просверкал и, переполненный самыми горячими и светлыми чувствами, остался в памяти моей навсегда.

Как и в прежние годы, лето перед девятым классом провела я у мамы и отчима Кулакова. Адрес экспедиции — полустанок Казахстан Алтайского края.

Железная дорога, на которой этот полустанок находился, проходила по самой границе между южным Казахстаном и горной частью Алтайского края. К югу от нас расположилась станция Шемонаиха, еще южнее — Алма-Ата, а к северу — Рубцовск, узловая станция, где у меня пересадка на Новосибирск. На самом полустанке всего два деревянных строения: вытянутый вдоль железнодорожного полотна дом с двумя крылечками, одно из которых вело в комнаты, где находилась семья начальника геологоразведочной партии, то есть моей Мамы и ее семьи — Бати (так я звала своего отчима) и братика моего Алешеньки, которому всего было девять месяцев отроду. С другого крылечка, что в самом торце дома, — вход в общежитие девчат, коллекторов и рабочих. А другое строение — маленький домик с палисадником — сторожка стрелочника. Оба дома стояли на Казахстанской земле, и из окон, если смотреть на запад, открывался вид на бескрайнюю, как море, степь. А с востока почти сразу же за железнодорожным полотном поднимались поросшие невысокой серой полынью холмы, переходящие в окутанные лиловатой дымкой горы Алтая.

Днем, когда Мама и Батя уезжали на полуторке в места, где шли геологические изыскания, я сидела со светлоголовым братиком Лешей, который содержался в огромной бельевой корзине. Из нее он всеми силенками старался выбраться.

А вечерами я могла гулять. Вечерами воздух полнился запахом полыни и чабреца и дрожал-звенел от оглушительного цирюканья сверчков. Воздух казался густым: по нему хотелось плыть и лететь, особенно когда в огромном небе ярко сияли звезды и светила луна… Как же мне хотелось тогда, чтобы эту звенящую, дрожащую вселенскую красоту видели тоже Николай Степанович и его красавица жена Мария Семеновна. Они бы ходили по этим холмам, взявшись за руки, а я рядом с ними была бы самой счастливой на свете…

Время шло, и я как никогда хотела, чтобы каникулы поскорее закончились и начались бы уроки по русской литературе…

Эля с кошкой. Село Покровское, 1950 г.

Эльвира Филипович в новенькой ушанке и со своим рисунком,

с. Покровское, 1950 г.

В отличие от прошлых лет, когда задерживалась у Мамы на месяц и более, на этот раз я появилась в школе уже первого сентября. И… узнала, что Николай Степанович и Мария Семеновна уехали в Башкирию, на его родину.

Каким же скучным показался мне урок по русской литературе, который вела педагог со стажем и с грамотой от Артемовского РОНО, знающая свой предмет, добрая и справедливая на оценки и вообще хороший человек. У меня по русскому всегда было отлично. Учительница меня хвалила, но меня эти ее похвалы не волновали совершенно. Проходили «Войну и мир» Толстого, и я будто живьем видела князя Андрея. Это же он, Николай Степанович! Учительница очень хвалила мое сочинение, говорила, что образ князя Андрея у меня получился весьма выпуклым и романтичным. Князь Андрей — Николай Степанович — был со мной в тот учебный год постоянно. Был — и не было его. Я старалась его нарисовать. По памяти. Но получалось какое-то страшное с большущими глазами неземное существо. Совсем не он! Бабушка мне посоветовала пока рисовать портреты с картин. Я рисовала красавиц.

Я абсолютно ничего не знала ни о нем, ни о Марии Семеновне, которая тоже стала близкой моей душе.

А в июне я снова поехала к маме в экспедицию. На этот раз в Нижний Тагил. Пересадка в Москве. Остановилась я у маминой подруги — геолога Анечки Китицыной. Знала я ее еще со своего детства в Покровском-Стрешневе. Была она высокая, стройная, красивая. Со временем пополнела, но стать прежняя, будто королева. А проживала она на улице Малой Пироговской, вблизи Новодевичьего монастыря, в деревянном домике с покореженными покатыми полами, с единственным окном в горнице, выходящем на улицу, по которой ездил трамвай номер 29. Из окна видны были только колеса трамвайные и только ступни идущих по тротуару пешеходов. А в самом домике кроме перекошенных сеней были две маленькие комнаты. В одной, с окном на улицу, важно, весь заваленный сверху рулонами с геологическими картами, стоял шкаф, и напротив него — массивная кровать с деревянными резными спинками, где спала Анна Сергеевна. Другая комната, окошком в поросший лопухами дворик, была еще меньше первой. В ней помещался складной обеденный стол, и у стола под окошком стояла узкая коечка, где спала мама Анны Сергеевны, тщедушная, хроменькая, с детской улыбкой на постаревшем лице, добрая сердцем Елизавета Михайловна. И она, хорошо знавшая мою Бабушку и бывавшая у нее в гостях в Покровском-Стрешневе, предложила мне жить в ее комнате. Места много: можно или на столе постелиться, или сдвинуть стулья. А одеял разных полон чулан… Я очень обрадовалась: смогу посмотреть Москву. Однако сперва решила закомпостировать билет за три дня до отъезда и поехала на Казанский вокзал. У кассы, как всегда, толчея. Достоявшись до заветного окошечка, прошу кассиршу дать мне билет на такой поезд, чтобы Башкирию проезжали бы днем. «Вас будут ждать в Уфе?» Я в ответ что-то промямлила, и кассирша быстро швырнула мне билет, сказав, что в столице Башкирии поезд будет днем.

Снова в памяти моей ожили воспоминания: вдохновенный взгляд почти черных очей на худощавом лице, зачесанные назад густые черные волосы… Он самый интересный, самый благородный во всем мире — Чацкий, Онегин, князь Андрей… И он же Демон, такой страшный и такой влекущий… И мне вдруг показалось, что здесь, на Казанском вокзале, среди непрерывно движущейся в разных направлениях массы людей я вдруг увидела его собранную, летящую походку, его устремленный взгляд, зачесанные назад черные волосы. Я даже хотела крикнуть ему, но человек, напомнивший мне моего любимого учителя, тут же исчез, будто стал невидимым. Я огляделась вокруг и поняла, что стою у самого входа в ресторан. Даже не знаю зачем, зашла внутрь ресторана… А дальше процитирую запись из собственного дневника.

Эля Филипович, 16 лет. Сфотографировалась по просьбе тети Анечки Китицыной, 1951 г.

«6 июля 1951 г. … Билет я взяла уже к вечеру. Мне еще раз показалось, что я вижу Николая Степановича, и еще раз убедилась, что ошиблась. …Казанский вокзал очень красивый. Я осмотрела все залы и заглянула в ресторан. Я решила пройти к буфету, хотя денег не было… Вдруг меня окликнули: «Эля!» Голос знакомый. Его?! Померещилось! …Пошла дальше. Окликнули снова. Теперь уже в два голоса.