Татьяна Перцева - Асфальт в горошек

«От головы» принимали пирамидон, тройчатку, а позже цитрамон. При сердечном приступе кололи камфору, отит лечили турундочками, пропитанными борным спиртом, и компрессами из камфорного спирта. Валидол, кордиамин, капли Зеленина, капли Вотчала — это тоже сердечные.

Вместо эспумизана поили малышей укропной водичкой, эффективность которой была не слишком велика. А еще я в детстве, как подобает романтичной натуре, обожала капли датского короля, просуществовавшие, как это ни странно звучит, со второй половины восемнадцатого века до конца двадцатого. Тогда бромгексина «Берлин-Хеми» и АЦЦ и в помине не было.

И даже Булат Окуджава прославил эти капли в своей бессмертной песне: «Капли датского короля пейте, кавалеры!»

Интересно, что первый гормональный препарат преднизолон появился во второй половине пятидесятых, и я, к сожалению, стала жертвой убежденности врача, что это панацея. Было велено его пить, причем без всякой системы, трижды в день, что здоровья мне не прибавило. Да, главный предмет нынешней рекламы — диарея. Фталазол и сульгин, существующие и поныне. А от запоров — касторка, гадость страшная, позже выпускаемая в капсулах для облегчения мучений.

Ревмокардит мне лечили раствором ацетилсалициловой кислоты, то бишь аспирина. Правда, полагалось его пить с молоком. И никаких одноразовых шприцов. Да и многоразовые в магазинах не продавались. Доставались через медсестер. Хорошо, у меня сестра была врач…

Но это лечение официальное. А ведь были еще и домашние средства. Зачастую довольно зверские. В мое время и еще долго после моего времени всех детей поили рыбьим жиром. Раз в день. По столовой ложке. И никакие вопли не помогали. Давали закусить кусочком черного хлеба с солью или соленым огурцом. Я сына уже кормила рыбьим жиром в капсулах.

Мои мама и сестра — женщины решительные, особенно мама. Особенно в той части, где речь шла о лечении. Чего я только не натерпелась!

Как-то сестрица притащила домой чесночную настойку. Нет, не то, что подумали мужчины, а чесночную аптечную настойку. И стала капать мне в нос от насморка. Врагу не пожелаю. А керосин! Керосин вообще был маминым любимым средством.

Настойкой из красного перца в керосине выводили клопов. Процеженным через ватку керосином истребляли мне ангину. На палку наматывалась вата — получался так называемый квач. Вот этот квач пропитывался керосином, и мне смазывали горло. Нужно сказать, рецепт крайне действенный. После дня такого лечения ангина скукоживалась и возвращалась не слишком скоро. Когда я в пятилетнем возрасте притащила домой вшей, мама не стала меня стричь. Намазала корни волос керосином. Через два часа вымыла мне голову, а несколько дней спустя повторила процедуру. На этом со вшами было покончено.

Ну, над вареной картошкой дышали мы все. Но для меня это было настоящей пыткой, я почему-то не выношу горячего воздуха и потому никогда не хожу в баню. Но мама была неумолима. Она сажала меня под одеяло и заставляла дышать картошкой.

И, простите за натурализм, но свечки из хозяйственного мыла служили лучше всякого слабительного! И уж точно процедура была менее неприятной, чем клизмы, которых тоже нельзя было избежать. Против грубой реальности не попрешь.

А кашель еще лечили молоком с маслом и содой — невероятно тошнотворная смесь.

Зато укусы ос и пчел лечили компрессами из нашатырного спирта — боль утихала сразу. Против фурункулов многие применяли алоэ, а также мазь Вишневского или ихтиоловую.

Не успела я все это написать, как свалилась с гриппом. Очередная пакость на мою голову. Накаркала.

И снова я лежу в полубреду, с температурой 39, но уже некому положить мне руку на лоб, прижаться к нему губами… Некому побежать среди ночи к профессору Бусселю, некому позвать Екатерину Дмитриевну Ботт… Некому приказать утром умыться из принесенной миски и застелить постель, невзирая ни на что — мама считала, что нельзя поддаваться болезни.

Теперь я справляюсь сама. При таком-то количестве лекарств!

И все равно, вспоминается маленькая полутемная комнатка, огромная перина, в которой утопает мое горячечное тельце, ртутный градусник и слова мамы:

— Нелли, посмотри за ней, я к Бусселю…

Марусечка — это Маруся. Моя первая няня. А звала я ее исключительно Марусечкой.

Так получилось, что в детсад я не ходила. Сначала думала, что меня не принимают, потому что семья была полной. Потом решила, что у мамы просто времени не было устраивать меня в садик. И только сейчас, садясь писать рассказ про Марусечку, сообразила: а кому было отводить-приводить? Положим, я была человеком самостоятельным и вполне могла сама дойти, тогда все доходили. Но дело в том, что сестра упархивала в институт и возвращалась поздно — свои дела, студенческие. Мама работала через день, следовательно, на следующее утро после работы спала допоздна, так как возвращалась далеко за полночь. Оставшееся от сна время нужно было употребить на приготовление обеда, хождение на базар, уборку и так далее.

Папу я вообще видела редко. Как почти все папы нашего двора, он пропадал на одном из рудников: Сулюкта, Ленгер, Кзыл-Кия… Приезжали они редко. Ну, время было такое, горные инженеры занимались своим делом, а не штаны просиживали в конторах. В садик ходили только Лора Осадчук и Тома Корсунская. У Ванды и Милы мамы сидели дома, тетя Дуся следила и за Олей.

Сестра и так простить не могла, что пришлось год просидеть со мной (не знаю по какой причине), из-за чего она закончила школу на год позже. На нее надежда была плохая.

Не знаю, откуда появилась Маруся. Знаю только, что она была из Донецка: видимо, это и было основным фактором в решении мамы взять ее к нам. Маруся жила у нас и была полноправным членом семьи.

Мое первое впечатление: я лежу почему-то в большой комнате, именуемой «кухня», и смотрю на желтые стены и цветной бордюр по верху. Мне так тоскливо, что я громко плачу. Надо мной склоняется доброе лицо, губы бормочут что-то утешительное. Я мигом успокаиваюсь.

Маруся была некрасивой. Нос картошкой, высокие скулы. Но доброта и милота заменяли ей модельную внешность. А врожденная интеллигентность делала ее просто неотразимой.

Сейчас, вспоминая все, я понимаю, что она во многом заменила мне то, что недодавала мама в силу полнейшей занятости и необходимости заботиться о двух детях при вечно отсутствующем муже. Работа у нее была тяжелая, ответственная, я бы сказала, для тех времен даже опасная, стоит только почитать ее личное дело, где она как ревизионный корректор отчитывалась по поводу допущенной ее подчиненной ошибки, не хотела бы я оказаться на месте подчиненной.

Ей действительно было не до меня. Тепло и любовь в детстве я получала от Маруси.