Лина Тархова - Заложники Кремля

— Мне не очень сподручно отвечать на этот вопрос. И все же… Думаю, борьба с коррупцией, которая велась и органами госбезопасности, и отцом задолго до того, как он стал генсеком, громкий «аккорд» этой борьбы в последние месяцы его жизни получили, в общем-то, достаточно широкое признание и, видимо, были симпатичны людям. Во-вторых, с именем Ю.В. (обычно мы так называли отца) связаны попытки как-то перестроить нашу экономику. Потом — борьба за укрепление дисциплины… Сейчас многие говорят, что Андропов являлся всего лишь мини-реформатором, перетасовывающим кадры партноменклатуры. Уж поверьте мне — у Ю.В. были очень большие, радикальные замыслы. Не случайно и в народе появились весьма масштабные надежды…

— Чем же тогда объяснить то обстоятельство, что ваш отец, имея закваску реформатора, на протяжении многих лет безропотно служил брежневскому режиму с его застойной политикой? А неужели он не видел, что творится в ближайшем окружении Леонида Ильича?

— Конечно, отец был человеком строгим, принципиальным, и то, что происходило в окружении Брежнева, было для него не только неприемлемым, а вызывало бурную реакцию. Но, поймите, у Ю.В. был и другой комплекс: отец очень боялся того, что мы называем «раскачиванием лодки».

Да и потом, я бы не сказал, что в отношениях с Л.И. отец был таким уж безропотным.

— В печати что-то не попадались факты, доказывающие обратное…

— Однажды, это было в начале семидесятых, когда практически ни одна газета не выходила без обильных ссылок на Леонида Ильича, я не выдержал и спросил у отца: «Неужели тебе не понятно, что все возвращается на круги своя, только в еще более зловещей форме? Ведь, в конце концов, терпение у истории небезгранично». Отец взорвался: «Слушай, ты, умник! Думаешь, эти вопросы возникают только у тебя?» Я ответил, что так не думаю, потому, дескать, к тебе и обращаюсь… Ю.В. с большим раздражением, вроде как я ему наступил на больную мозоль, признался, что при случае прямо сказал Брежневу о «явных перехлестах», которые ассоциируются с «определенным временем». «Ну и что? В результате вот уже полтора месяца Леонид Ильич мне не звонит…»

— Андропов в этом случае сильно рисковал. Мог бы запросто лишиться своего поста…

— Но это был не единичный случай. Более того, насколько мне известно, было как минимум два момента, когда он всерьез подумывал об отставке.

— Но судьба диссидентов при Андропове была несладкой. Пятое управление КГБ, занимающееся работой с интеллигенцией, орудовало вовсю.

— Да, времена были жестокие. Но неизвестно, как бы все повернулось, если бы диссидентами занималась, к примеру, контрразведка. Ведь пятое управление имело возможность действовать гибче, чем другие структуры КГБ. В частности, если бы его не было, судьба наших диссидентов, уезжающих на Запад, как мне представляется, была бы намного драматичнее. Парадокс, но факт. В политбюро эту тактику Ю.В. разделяли далеко не все. И был период, когда разногласия дошли до такого накала, что отец всерьез подумывал об отставке с поста председателя КГБ.

— Что же его остановило?

— У него было железное сдерживающее начало: кто придет на смену?

— Кого же Ю.В. в этой связи опасался больше всего?

— Разные были люди, но одно время, несомненно, Щелокова, причем пуще огня! Отец довольно хорошо знал этого человека и четко представлял себе, что будет, если тот сядет в кресло председателя КГБ.

Ведь и без того дров тогда наломали немало. Вспомнить хотя бы эпизод, связанный с разгоном во второй половине семидесятых в Москве выставки модернистов.

Не раз возникали всякого рода эксцессы с Театром на Таганке. Андропов принимал на Лубянке Любимова, вел с ним очень обстоятельные разговоры. Известны случаи, когда Ю.В. вступался за этот театр.

— Но ведь гонения на Сахарова и Солженицына — на совести Андропова…

— Здесь не все так просто. Андропов воспринимал Сахарова как бы в двух проекциях. Он видел в нем и гениального физика, и критического мыслителя. Но Ю. В. был председателем КГБ — и этим все сказано…

— Игорь Юрьевич, почему Андропов, уже будучи тяжело больным, все-таки согласился занять пост генсека?

— Прежде всего, я думаю, он остро чувствовал колоссальный груз ответственности за судьбу государства. Ю.В. в силу своего положения, своих личных качеств, несомненной политической дальновидности понимал, что страна находится на переломе, на грани, и, полагаю, он стоял перед выбором: если не сейчас, то когда, если не я, то кто? Став генсеком, Андропов сразу же энергично взялся за решение проблем, которыми прежнее руководство не занималось долгое время. Вспомните, при Ю.В. заменили не один десяток министров и первых секретарей обкомов, многие годы занимавших — во вред делу — свои посты. Началась борьба за укрепление дисциплины…

Правда, не все здесь шло гладко. Когда уже служил в МИДе, я зашел как-то в гастроном «Смоленский», где милиция буквально отлавливала несчастных женщин, которые при тогдашнем дефиците продуктов прибегали в обеденный перерыв, чтобы что-то купить. Я рассказал отцу об этом. Он тут же, при мне — это было на даче, позвонил Федорчуку, министру внутренних дел: «Что же мы, делая благое дело, превращаемся в «опричников»! «Досадно, что меня сейчас ассоциируют с этими драконовским мерами по насаждению дисциплины, — сказал как-то отец с горечью. — Если говорить о стратегической перспективе, то дело не в этом, а в коренной перестройке экономики, общества…»

Конечно же, и война в Афганистане была его острой болью. Отец не был сторонником ввода войск в эту страну. Все более уверенные свидетельства тому можно найти сегодня в мемуарной литературе. «Понимаешь, Игорь, — говорил он и мне. — Афганистан — это же наш Вьетнам. Мы там потонем». В ноябре 1983 года, когда я встретился с ним в последний раз, он поделился: «Эти дела надо решать немедленно. Куда уж тут болеть…»

Что касается болезни Ю.В… Вопрос этот его очень беспокоил. Примечательная деталь: придя на работу в ЦК, он вызвал к себе завотделом Замятина, вел с ним какой-то деловой разговор, а потом вдруг неожиданно, как вспоминает сам Замятин, спросил: «Скажите, а Брежневу известно, что я — болен?». Став генсеком, отец отдавал себе отчет в том, что уже не в силах в полном объеме решить проблемы, стоявшие тогда перед страной. Но у него была возможность хотя бы дать толчок процессу обновления, стать его катализатором. Думаю, вряд ли он представлял себе, что судьбой ему отведены только год и три месяца. Да и врачи не рисовали перед ним безысходной картины. Болезнь стала прогрессировать в последний год жизни…

— Огромный груз ответственности, прорва дел и прогрессирующая болезнь… Как это все стыковалось?