Лина Тархова - Заложники Кремля

15-го у Михаила Сергеевича был острый приступ радикулита. Сделали блокаду лекарственную. 18-го было уже все нормально. И 19-го на весь мир заявляют, что он недееспособен. Я решила: что-то сделают. А как? На весь мир сначала солгать, и значит, надо это подтвердить, что он недееспособен. Мы специально ходили гулять, чтобы люди видели, что мы живы-здоровы. Чтобы видели: ОН здоров!

Ночью с 19 на 20 августа решили сделать видеозаписи. Закрылись, зашторились, чтобы с моря не просматривались, со скал не просматривались… Сделали четыре записи. Ребята их разрезали на кусочки. А с утра 20-го занялись тем, как их переправить. Как это сделать? Никого не выпускали с дачи. Я к охраннику Олегу. Может, Генералов нам поможет на волю записи передать? Нет… У нас были две лодочки моторные, катерки прогулочные. 19-го их убрали, заблокировав нас с моря. И на суше — даже не проползешь… Врача Юрия Сергеевича попросили написать заявление, что Михаил Сергеевич здоров. Пленки, заявление врача, политическое заявление Михаила Сергеевича — все это распределили среди шести человек, чтобы передать на волю. Что еще было 20-го? Мысль была постоянно — прорваться, выйти. Уже сведения шли, мы знали, что в Москве происходит… Они терпят какое-то поражение. Олег сказал, что не надо, Раиса Максимовна, выходить на территорию, потому что может быть спровоцирована перестрелка. В таком случае мы поставим под угрозу Михаила Сергеевича. Мы засели в доме.

21-го в 14.00 у нас обед. Ребята ко мне с этим транзистором. Би-би-си передает, что Крючков (председатель КГБ. — Авт.) разрешил вылет комиссии в Форос, чтобы все убедились в недееспособности президента. Я когда это услышала, а еще ночи бессонные сказались, первое чувство было — летят, чтобы… реализовать, наконец, то, что они задумали.

Еще 19-го решили с питанием — есть то, что было на даче. Овощи там были, мясо, еще что-то. Все свои лекарства, таблетки собрали, решили не пить то, что нам будут давать, а обходиться своими медикаментами. Новое брать, но не принимать ничего, пользоваться только старым. Когда узнали, что летят, подумали: что они могут нам сделать? Уколы? Или просто пойти на перестрелку? И в этот момент я заволновалась сильно. Куда деваться? Кругом скалы, выйдешь — и как на ладони… В доме прятаться?.. От этого у меня гипертонический криз случился. Потеря речи была, что оказалось удачным, поскольку это нам позволило оставаться в доме с медиками и вооруженной своей охраной. Меня на диван, таблетки…

21-го я была в постели. Зашел Олег и сказал: «Приехали гости». Команда Крючкова. Требуют принять. Михаил Сергеевич сказал, что принимать никого не будет, пока не включат связь… Олег вернулся со словами: «Связь включена». Только тогда Михаил Сергеевич поднялся в свой кабинет. А я осталась с детьми… Потом я узнала, что с Михаилом Сергеевичем пытались говорить по телефону Крючков, Ивашко. Но он не стал. Лукьянов прислал записку Михаилу Сергеевичу: «Прошу принять меня с Ивашко. Нам срочно нужно поговорить до приема ЭТИХ». Михаил Сергеевич отказался, и если кого-то примет, сказал, то только после российской делегации (направленной Ельциным, который уже контролировал ситуацию в Москве. — Авт.) Потом ребята мне сказали, что к дому шел Ивашко с Плехановым. Охранник Борис Иванович Голенцов их предупредил: «Будем стрелять!» Плеханов сказал: «Так я и знал». Они повернулись и ушли.

Около 21.00 прилетела российская делегация, много людей. Михаил Сергеевич их принимал на первом этаже. Были Лукьянов и Ивашко, но вместе с российской делегацией (подсуетились, попытались слиться с победителями. — Авт.) Я была наверху, спустилась, когда мне ребята передали, что вроде бы будем улетать с российской делегацией, надо только одеться и взять самое необходимое… около 23.00 выехали из Фороса, Остановились в аэропорту около президентского самолета… Помню только, что перепуганная внучка мне сказала: «Бабулечка, я так устала и хочу спать…»

— До вечера 18 августа было ли что-то необычное в организации отдыха, питания, лечения президента? Или все было как обычно?

— Может, и были какие-то отклонения, но когда им не придаешь значения — не замечаешь. Врач Юрий рассказывал нам, что каких-то аквалангистов в море добавили. Но тогда я не придала этому значения. Вообще должна вам сказать, что 91-й год был особенно напряженным в нашей с Михаилом Сергеевичем жизни. Этот раскол в обществе, противостояние. Оголтелые выступления на пленумах, когда Михаила Сергеевича грязью поливали, митинги с требованием разогнать Верховный Совет и отправить в отставку президента, шахтерские забастовки… Тревожное общее состояние, разговоры среди людей — все это было. Но никаких конкретных предвестников переворота я не замечала. Я всегда доверяла людям, которые рядом… И никак уж не думала… Боже мой!

— Во время первой беседы с Баклановым без протокола я спросил, для чего же все это было сделано? Он ответил, что через несколько дней должно было состояться подписание всесоюзного Договора. Решили таким образом не допустить развала Союза и обратить внимание общественности. Но если вы с чем-то не согласны — уйдите в отставку и тем самым обратите внимание общественности…

— Вот это меня и мучает… Я ждала самого худшего, когда нас изолировали в Форосе. Самого худшего. Я уверена, затянулись бы события, вопрос нашей жизни был бы решен однозначно. Не знаю, в какой форме…

— Помимо радикулита, какие-либо болезни были у президента за этот период?

— Нет. Лекарственная блокада всегда выручала. Сделали десять — двадцать уколов, встал и пошел…

— После того, как все это произошло, состояние президента не ухудшилось?

— Бесследно ни для кого не прошло. Ни для меня, ни для детей, ни для Михаила Сергеевича. Но он держится, работает. В отличие от меня…

— Что обычно со стороны дачи видится в море? Какие корабли? И что виделось в эти августовские дни?

— Типичная картина — один сторожевик стоит на приколе. Обычно мимо проходили пассажирские пароходы, сухогрузы. А в эти три дня их не было. Я видела три сторожевика — больше, чем обычно. Ночью с 18 на 19 еще военные корабли подходили. Зять их видел, окна спальни детей на море выходили. В 4.30 утра. И на второй день тоже подходили прямо к берегу и стояли минут сорок. Десантные корабли на воздушной подушке. Что это было — психологическое давление или попытка захвата, не знаю…

Но Форос, где семья Горбачева пережила ощущение катастрофы и даже близкой гибели, считает Ирина, — это было менее страшным, чем то, что началось потом. «Да, Форос сыграл свою роль в маминой болезни. У нее был там микроинсульт, мы ее здоровьем толком не занимались, не до того было. Но убивали ее политические игры, идущие с большим подъемом по всей стране. Травля, которая шла все годы. Так что если все вместе сложить, то получится Форос в многократном размере. В 93-м мама начала слепнуть из-за инфаркта сосудов глаз…