Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

«Соблазнение» Рассела Людвигом можно проследить по занимательным письмам, которые Рассел отправлял «очень высокой [женщине] с длинным худым, немного лошадиным лицом, неукротимой смелостью и железной волей» [69] Russell, p. 213. . Это была дочь герцога и жена пивовара, в то время его любовница, леди Оттолайн Моррелл. Впервые он сообщил ей о Людвиге 18 октября 1911 года, описав честолюбивого молодого философа так: «незнакомый немец, который почти не говорил по-английски, но стеснялся говорить по-немецки» [70] Б. Р. — Оттолайн Моррелл, 18.10.1911, цит. по: Монк, с. 54. и прервал частный урок в его комнатах. Людвиг, не зная, посвятить ли себя философии в Кембридже или вернуться к экспериментам по аэронавтике в Манчестере, настаивал на том, чтобы ему разрешили присутствовать на знаменитых лекциях Рассела по философии. Преподаватель любезно согласился, но вскоре начал его побаиваться: Людвиг преследовал его, ходил за ним по всем помещениям и колледжам университета. Он мог неожиданно появиться в комнатах Рассела, когда тот переодевался к ужину, или в полночь, когда тот уже ложился спать, настаивая на философских разговорах и угрожая покончить с собой, если Рассел его выгонит. Тот часами терпел, пока Людвиг расхаживал по комнате «как тигр в клетке», испытывая границы его терпения, заикаясь и произнося долгие и малопонятные монологи по логике и математике.

«Мой немецкий друг угрожает быть сущим наказанием, — писал изможденный Рассел леди Оттолайн, — он приходит со мной после моей лекции и спорит весь обед — упрямый и строптивый, но, я думаю, неглупый» [71] Б. Р. — Оттолайн Моррелл, 19.10.1911, цит. по: Монк, с. 55. . В следующих письмах Людвиг описан как «ужасный спорщик, утомительный… зануда… впечатлительный и даже грустный… В спокойные моменты он говорит медленно, заикается и произносит глупости… Мой немецкий инженер, мне кажется, дурак. Он думает, что ничто эмпирическое не познаваемо — я попросил его признать, что в комнате нет носорога, но он отказался», а через две недели: «Мой свирепый немец пришел спорить со мной после лекции. У него броня от всех нападок. Говорить с ним — просто потеря времени» [72] Б. Р. — Оттолайн Моррелл, 16.11.1911, цит. по: Монк, с. 55–56. . Меж тем его коллегу, Джорджа Мура, Людвиг так озадачил, заинтриговал, так восхищал и раздражал, что он начал вести дневник под названием «Что я думаю о Витгенштейне».

То же самое произошло с Расселом, которого молодой студент очаровал за несколько месяцев. «Он начинает мне нравиться: он одарен литературно, очень музыкален, обладает хорошими манерами… и, я полагаю , действительно умен» [73] Б. Р. — Оттолайн Моррелл, 29.11.1911, цит. по: Монк, с. 56–57. . Нужно ли ему вернуться к аэронавтике или продолжать корпеть над философией? Как вспоминал позже Рассел, Людвиг поставил этот вопрос в типично бестолковой манере:

В конце первого семестра он подошел ко мне и спросил: «Не будете ли вы так любезны сказать мне, я полный идиот или нет?» Я ответил: «Мой дорогой друг, я не знаю, почему вы спрашиваете меня?» Он сказал: «Потому что если я полный идиот, мне стоит стать аэронавтом; но если нет, я стану философом». Я предложил ему написать мне что-нибудь по философии во время каникул, и тогда я скажу ему, полный ли он идиот или нет. В начале следующего семестра он принес мне выполненное задание. Прочитав одно предложение, я сказал: «Нет, вы не должны становиться аэронавтом». И он не стал [74] Bertrand Russell, ‘Philosophers and Idiots’, in Flowers, vol. 1, p. 147. .

В Вене Карла горько разочаровала новость о том, что его последний и самый младший сын, как и все остальные, упустил возможность стать великим инженером. Впрочем, в Кембридже ликовали. Рассел был чрезвычайно доволен. Все еще не прояснив для себя философского послания Людвига, он откровенно восхищался молодым студентом и написал любовнице с лошадиным лицом следующее:

Он наделен в высшей степени чистейшей интеллектуальной страстью; это заставляет меня любить его… Он — тот молодой человек, на которого можно надеяться. Но, как бывает с такими людьми, он неуравновешен и может взорваться… в спор с ним я вкладываю все силы — и едва могу с ним сравняться. Любого другого ученика я бы в лепешку раздавил, если бы вел себя так. Когда он ушел, то необычайно взволновал меня. Я люблю его и чувствую, что он решит проблемы, для которых я слишком стар [75] Б. Р. — Оттолайн Моррелл, 16.03.1912, частично цит. по: Монк, с. 57. .

Увлечение Рассела Людвигом вскоре привлекло в Кембридже внимание, в том числе экономиста Джона Мейнарда Кейнса, историка Литтона Стрейчи и членов так называемого Кембриджского дискуссионного общества, секретного конклава интеллектуалов, левых, по большей части гомосексуальных мужчин. Они хотели, чтобы Людвиг стал членом общества — «апостолом». Рассел (друзья называли его Берти) ревниво охранял Людвига, и хотя он сам был «апостолом», его тревожила перспектива разделить свою находку с другими. В ноябре 1912 года Стрейчи написал еще одному члену общества, Сидни Тернеру:

Бедняга [Рассел] совсем плох. Он выглядит на 96 — седой изможденный старик. Выборы Витгенштейна стали для него большим ударом. Он трепетно надеялся удержать его при себе, и все шло прекрасно, пока Кейнс не настоял на встрече; он сразу распознал гения, которого необходимо избрать. <���…> Решение неожиданно объявили Берти — тот чуть в обморок не упал! Конечно, он не может привести причин против избрания — кроме той замечательной, что общество настолько деградировало, что его австриец точно откажется в него вступить. <���…> Берти действительно трагическая фигура, мне его очень жаль, но он заблуждался больше всех [76] Литтон Стрейчи — Саксону Сидни-Тернеру, 20.11.1912, цит. по: Монк, с. 83–84. .

Всю жизнь Людвига мучили ненависть к себе, одиночество и порывы покончить с собой. В 1912 году он снова задумался о самоубийстве, хоть и признавал, что его работа — стоящая. Он был рад бросить аэронавтику, получить голос в мире кембриджской философии и оказаться в почете у маленькой, но влиятельной клики философов. В лице Дэвида Пинсента, умного и покладистого студента-математика из Тринити-Колледжа, Людвиг нашел первого настоящего друга. По его собственным суровым меркам, 1912 год был, вероятно, одним из самых счастливых в его жизни.

В те восемь лет, что прошли между бракосочетанием с Джеромом Стонборо в 1905 году и смертельной болезнью отца в 1913-м, Гретль тоже не была счастлива. С момента смерти Рудольфа она была неразрывно связана с Герминой, ставшей ее наставницей и подругой, от которой она получала моральную поддержку и материнскую любовь. «Не думаю, что мой брак [с Джеромом] изменит наши с тобой отношения, — писала она вечером после свадьбы, — ведь я совсем не изменилась… В любое время дня я с тобой на Аллеегассе» [77] М. Ст. — Г. В., 26.02.1905, цит. по: Prokop, p. 53. . Она уехала из Вены в тревоге. Первой остановкой в долгом свадебном путешествии было летнее убежище Витгенштейнов — живописное имение под названием Хохрайт. Оно располагалось на высокой гряде там, где встречаются долины Трайзен и Шварца в средних горах Нижней Австрии. «Прощание было страшно тяжелым, — писала она Гермине, — гораздо хуже, чем я предполагала; с тех пор у меня на сердце тяжесть. В пути я тайком плакала… Первый вечер был таким отвратительным» [78] М. Ст. — Г. В., 08.01.1905, цит. по: ibid., p. 52. . Из Хохрайта они с Джеромом поехали в Венецию, оттуда — в Каир и вверх по Нилу на корабле — в Асуан и Луксор. Джерома поразили сфинксы и великий Карнакский храм, Гретль осталась безучастна: «Египетские руины совсем меня не впечатляют, а Нил довольно скучный». По крайней мере, она, казалось, была довольна новым мужем. «Он совсем изменился. Представляешь, он меня больше не ревнует и улыбается с утра до вечера» [79] М. Ст. — Г. В., 01.02.1905, цит. по: ibid., p. 53. .