Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Летом 1915 года, после нескольких месяцев долгих тяжелых переговоров, первую партию больных и раненых заключенных вывезли из России, но Пауля Витгенштейна, чье имя числилось в списке с января, среди них не было. Мать посылала ему слишком много денег, и русские, которые их перехватывали и воровали, боялись лишиться своих доходов. Тем временем двое пленных, сидевшие в Крепости с Паулем и попавшие на обмен в Омске, приехали к фрау Витгенштейн в Вену. Одного из них, капитана Карла фон Лиля, ранило в сентябре 1914 года, и когда он лежал на земле не в состоянии двинуться, вражеский солдат его искалечил: отрезал два пальца на правой руке и четыре на левой. «Этот удивительный человек, — писала Леопольдина Людвигу, — находится в прекрасном расположении духа, несмотря на то, что перенес все возможные операции, чтобы поставить протезы» [148] Лп. В. — Л. В., 20.09.1915, GBW. . Капитан фон Лиль рассказал фрау Витгенштейн, что когда он видел Пауля в последний раз, тот выглядел хорошо, был здоров и весел, что он достаточно хорошо изучил русский и может переводить газеты тем, кто не добился таких успехов, что он преподает французский бывшему однокласснику из его старой школы и что оба — и учитель и ученик — относятся к урокам очень серьезно. Леопольдина писала:

Я была невероятно счастлива, что офицеры говорили о Пауле с большим уважением и любовью и хвалили его за доброту, порядочность и преданность идеалам. Капитан фон Лиль спросил Пауля, хотел бы он, чтобы война никогда не разразилась и он не потерял руку, но Пауль ответил, что пусть все идет так, как идет. Это действительно прекрасно! [149] Г. В. — Л. В., 05.10.1915, GBW.

Когда второй офицер из Омска, лейтенант Гюртлер, рассказал фрау Витгенштейн о деньгах и о том, почему Пауля не отпустили, она подумала: «Если это действительно помеха освобождению Пауля, то можно будет найти выход из положения» [150] Г. В. — Л. В., 06.10.1915, GBW. . Даже если бы ей удалось все устроить, это все равно заняло бы время, а в начале октября ей сообщили, что Пауля готовят не к обмену, а к переводу из Омска в другой лагерь, на юге. «Возможно, нам следует быть благодарными, — писала она Людвигу, — но поскольку мы все еще надеялись, что его в ближайшее время обменяют, мы ужасно разочарованы!» [151] Там же.

В конце месяца она получила от Отто Франца телеграмму с хорошей новостью: Пауля и еще шестерых офицеров-инвалидов отправили на обследование в Москву. «Появился хотя бы проблеск надежды!» [152] Лп. В. — Л. В., 29.10.1915, GBW. — пишет она. Конечно, оставалось достаточно поводов для пессимизма, и Гермина очень хорошо это понимала: «Обменяют ли Пауля? Я не очень-то на это надеюсь, а вот то, что мама разочаруется, будет действительно ужасно!» [153] Г. В. — Лп. В., 03.11.1915, GBW.

Медицинские комиссии для заключенных, которых готовили к обмену, были унизительны. Инвалиды, полные радужных надежд, проделывали тысячи миль из лагерей на востоке и узнавали, что они недостаточно больны, и их снова отправляли в тюрьмы, из которых только что привезли. В Казани тюремные доктора несли ответственность за расходы на обратный путь инвалидов, так что они весьма неохотно рекомендовали для обмена кого-либо вообще. Заключенные, прибывшие в Москву или Петроград, оказывались по милости беспринципных медиков-военных в царстве террора. О 108-м лазарете в Петрограде «ангел Сибири» пишет:

Они продавали паек пациентов. Заключенные, у которых остались обручальные кольца, часы и так далее, должны были их отдать. Тех, кто отказывался и тем самым впадал в немилость, не допускали до медицинской комиссии, проводившей время от времени решающие обследования. Таким образом люди проводили в госпитале по десять месяцев, а поезда с заключенными отправлялись на родину заполненными наполовину или на треть [154] Brändström, p. 184. .

Когда Пауль приехал в Москву, доктора осмотрели его и подтвердили, что он «серьезно раненный или искалеченный военнопленный, инвалидность которого навсегда лишила его возможности нести военную службу». Военные следователи провели допрос и предупредили, что если он когда-нибудь присоединится к австро-венгерским войскам и попадет в плен к русским, наказание будет гораздо серьезнее.

Как только фрау Витгенштейн узнала, что Пауль предстал перед комиссией по обмену, она потеряла покой и переживала все две недели, в то время ее ноги болели сильнее обычного, а ее товарка и бывшая служанка Розали Херман начала громко надсадно кашлять. Но она ждала и ждала, пока новости о пленном сыне не дошли наконец до Вены. По письму Людвигу видно, как она восприняла эту весть:

Дорогой, милый Людвиг,

Только представь себе: утром 9-го — когда от Пауля уже так давно не было вестей, кроме той, что он в Москве на комиссии, — мы прочли, что он в числе тех, кого обменяли, что 8-го он пересек финско-шведскую границу в Хапаранде. Вечером 9-го мы получили телеграмму от Пауля из Юсдаля, из Швеции. Вчера мы узнали, что они проехали Засниц, а сегодня Пауль уже в Лейтмерице. Сегодня я получила весточку от Штраделя и Вольфрама, оба встречали его на станции в полночь и уверяют, что он в прекрасной форме, у него все хорошо и он в отличном настроении. Сейчас Пауль на карантине в Лейтмерице. Если вдруг это затянется, Гермина поедет его проведать. Если ты, дорогой, милый Людвиг, вернешься, это будет для меня настоящим счастьем. Мне придется обойтись без бедного Курта, оставшегося не при делах, но что касается тебя, я надеюсь, что ты приедешь в обозримом будущем. Кроме нескольких приступов катара и моей лодыжки, мы в добром здравии.

Матушка нежно обнимает тебя [155] Лп. В. — Л. В., 12.11.1915, GBW. .

Братья не встречали Пауля в Вене 21 ноября 1915 года, когда он возвращался из плена. Курт все еще маялся в Нью-Йорке, а Людвиг находился на службе — инженером артиллерийской мастерской на железнодорожной станции в Сокале, украинском городе в 50 милях к востоку от Замосца. Ноги фрау Витгенштейн опухли и болели, поэтому она не могла проделать путь в 600 километров из Вены в Лейтмериц, где Пауля задержали на карантин на 10 дней, поэтому Гермина поехала одна. В пути она боялась, что не узнает брата, что ее встретит истощенный, измученный и сломленный человек. Каково же было ее удивление и облегчение, когда она увидела его цветущий вид! Она тут же написала матери, братьям и сестрам: «Пауль совершенно не изменился ни внешне, ни внутренне (кроме руки, конечно). Мы будто встретились после долгого путешествия, рассказывали друг другу последние новости и не могли остановиться».

Майер-Грефе писал, что Крепость оставляет на человеке отпечаток на всю жизнь, и хотя Пауль изменился после испытания Сибирью, какое-то время он не показывал семье самого худшего. Фрау Витгенштейн писала об их воссоединении: «Меня очень радуют спокойствие и невозмутимость Пауля… Он действительно выглядит очень хорошо, поразительно бодр и не разучился шутить» [156] Лп. В. — Л. В., 25.11.1915, GBW. . Герми-на отметила, что «он говорит о своем несчастье так прозаично. Не создается того неловкого ощущения, что надо быть осторожным, чтобы случайно не задеть, и это значительно облегчает жизнь» [157] Г. В. — Л. В., 16.11.1915, GBW. .