Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Кажется, Штраус благожелательно отнесся к критике Пауля, хотя некоторые изменения, которых требовал пианист, были слишком сложны, чтобы успеть их внести до дрезденской премьеры, назначенной на 6 октября 1925 года. Вместо этого Штраус предложил сочинить концерт для левой руки под названием Panathenäenzug (Панафинское шествие), который больше подойдет Паулю. Потребовал ли композитор еще 25 000 долларов, неизвестно, но очень на то похоже, потому что сразу после берлинской премьеры Штраус начал строить себе особняк на венской Якквингассе, известный как Замок Рихарда Штрауса.

Panathenäenzug, очаровательное, забавное, квазиджазовое произведение, тоже страдало, по мнению Пауля, от неуклюжей оркестровки. «Как же я, с одной моей бедной рукой, буду соревноваться с учетверенным оркестром?» [296] Цит. по: MD, ‘Memoirs’, vol. 2, p. 45. — спрашивал он. Премьера с Бруно Вальтером и Берлинским филармоническим оркестром 15 января 1928 года с треском провалилась. Пауля язвительно называли «левой рукой доктора Штрауса», а берлинские критики заявили: музыка наконец доказала то, о чем они подозревали уже давно: у 64-летнего композитора ранняя деменция, а пианист всего лишь богатый дилетант. Адольф Вайсман, критик Berliner Zeitung am Mittag , накинулся с особым ожесточением: «Легко понять, что этот пианист, имевший несчастье потерять правую руку на войне, делает все, чтобы оставаться в центре внимания. Трудно понять, как Штраус допустил такой полнейший провал… Panathenäenzug превысил границы нашего терпения» [297] Адольф Вайсман, цит. в неподписанной статье, ‘A Radio Opera Premiere’, NYT, 19.02.1928, p. 116. .

Пауль просто отмахнулся от берлинских рецензий как от «неинтересных мнений неинтересных людей, высказанных с самонадеянностью и невежеством непогрешимого папы» [298] П. В. — М. Д., 21.03.1928, BL. , а Штраус написал, чтобы его утешить: «Мне жаль, что берлинская пресса порвала вас и мое произведение в клочки. Я знаю, что Panathenäenzug неплох, но не думал, что он окажется настолько хорош, что удостоится чести единодушного осуждения» [299] Рихард Штраус — П. В., 08.02.1928, воспроизводится в: Flindell, ‘Dokumente’, p. 426. . Через два месяца в Вене Panathenäenzug имел успех у критиков и публики. Пауля высоко оценили критики Neues Wiener Tagblatt за «изумительную бравурность» и восторженный Юлиус Корнгольд в Neue Freie Presse :

Пауль Витгенштейн находит здесь простор для деятельности своей легендарной левой руки. Он царит над клавишами, над оркестром. Изумительны энергия и мастерство музыканта, который, если мы закроем глаза, вводит нас в заблуждение, и нам представляется двурукий пианист: а на самом деле, судя по силе его атак, иногда представляются и двое двуруких пианистов. Он имел оглушительный успех у публики [300] Рецензия Юлиуса Корнгольда, Neue Freie Presse , 15.03.1928. .

Стоимость этих заказов, возможно, была запредельной, зато результат оказался точно таким, как планировал Пауль. За пять лет он заслужил признание как серьезный, крупный артист на международной концертной сцене. Новости о заказах Штраусу появлялись в газетах всего мира, и в конце десятилетия Пауль выходил на концертные площадки с дирижерами Эрихом Клайбером, Бруно Вальтером и Вильгельмом Фуртвенглером в Берлине, с Фрицем Бушем в Дрездене, с Пьером Монтё в Амстердаме, с сэром Генри Вудом в Лондоне, с Адрианом Боултом в Бирмингеме, с Феликсом Вейнгартнером в Базеле, с Рене-Батоном в Париже и с Рихардом Штраусом как дирижером в Триесте, Турине и Праге. Концертный тур в США состоялся в октябре 1928 года. В New York Times писали, что «Пауля Витгенштейна здесь очень ждут ради его американского дебюта» [301] Неподписанная статья, ‘One Armed Pianist to Play’, NYT, 02.08.1928, p. 25. . Он покорил публику. На сцене он приковывал к себе внимание. Когда он играл нежно, то растапливал сердца всех, кто его слышал, а мощное, резкое, ударное фортиссимо — так раздражавшее семью, когда он музицировал дома, — превращало все в захватывающий, анархический спектакль в строгой обстановке большого концертного зала. Сама скорость, с которой он пробегал пальцами по клавиатуре, захватывала дух. Пауль мог купить путь к славе, но самоотверженностью, мастерством и артистичностью, достойными любого пианиста, он заслужил ее. К 1928 году он с одной рукой «забрался на дерево»; он жил мечтой и теперь, по крайней мере, хотя бы казался счастливым. «То, что приходится работать, — писал он в сентябре 1927 года, — и более того, зарабатывать деньги — тем более ради достойной цели — лучшее, что есть в мире» [302] П. В. — М. Д., 21.09.1927, BL. .

В годы после Первой мировой войны Витгенштейнов ждала череда потерь. Двоюродный брат Карла, любитель коньяка генерал фон Зиберт умер в 1920 году. Вскоре после этого его жена, тетя Лидия, сунула голову в газовую духовку, потому что больше не справлялась с уходом за их глухонемой дочерью. В следующем году, в июле 1921 года, двадцатилетний сын Хелены, Фриц Зальцер, умер от полиомиелита, перед смертью у него развился острый периферический паралич рук, ног, легких и сердца. 26 апреля 1924 года — ровно в день рождения Людвига — пролежав неделю в лихорадке, старый добрый Йозеф Лабор умер у себя дома на Кирхенгассе. Гермина со слезами на глазах зарисовала его на смертном ложе. На столе лежал наполовину законченный септет для Пауля. И года не прошло, как испустил дух брат Карла, дядя Луис, а один из племянников фрау Витгенштейн погиб из-за несчастного случая в горах. Все три происшествия, особенно смерть Лабора, ужасно на нее повлияли; но, по правде говоря, она так и не восстановилась от шока после самоубийства Курта в 1918 году.

Даже самые стальные нервы матери не выдержат самоубийств трех сыновей. Смерти Ганса и Руди наполнили ее душу неискоренимой скорбью, стыдом и виной, а в случае с Куртом ее ноша была еще тяжелее из-за того, что она всячески побуждала его вернуться в Австрию и сражаться, как братья, за честь ныне сгинувшей империи. Новости о смерти Курта, кажется, разбили ей сердце; с того момента ее здоровье и дух медленно и непоправимо угасали. За четыре года она стала хромать, почти ослепла, ее разум помутился и одряхлел. В жизни ее больше ничего не интересовало. В семье пытались разжечь былой огонь, поощряя ее близкую дружбу со сварливой, слегка безумной, но некогда известной певицей-сопрано по имени Мари Филлунгер. Для этой цели они сняли ей квартиру на Ландштрассе-Хауптштрассе, откуда она могла приходить к их матери каждое утро и ободрять ее разговорами о Брамсе и Иоахиме и старых добрых временах. Фрау Витгенштейн познакомилась с мисс Филлунгер, очевидно, после смерти Карла, хотя возможно, Людвиг знал ее со времен своей учебы в Манчестере — она была учительницей пения в Королевском Манчестерском колледже музыки и жила со своей возлюбленной, Евгенией Шуман (дочерью композитора), в нескольких кварталах от квартиры Людвига на Уилмслоу-роуд. Дружба со сварливой мисс Филлунгер ненадолго оживляла миссис Витгенштейн, слепнущие глаза которой заметно загорались, если она аккомпанировала, когда та пела песни Шумана и Брамса. Фрау Витгенштейн теперь не всегда попадала в ноты, когда играла на фортепиано, да и мощный голос мисс Филлунгер, из-за которого Брамс доверял ей премьеры многих из своих величайших работ, потерял блеск, но отношения между двумя леди были, по словам Гермины, чудесные: «Моя мать пытается сгладить поверхность этого очень грубого бриллианта дружелюбием и юмором, и получает в награду совершенно несентиментальную любовь мисс Филлунгер» [303] HW1, p. 104. .