Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

В Вене продолжались попытки установить, был ли Герман Христиан Витгенштейн бастардом принца Георга Вальдека и Пирмонта или законным сыном Моисея Майера из Корбаха. Дело лишь усложнялось тем, что в Венском городском архиве нашли семейное древо, очевидно, составленное в 1935 году кем-то посторонним, согласно которому выходило, что он был сыном Хирша Витгенштейна, еврея из Билефельда. Специалистов по генеалогии отправили в оба места, но нигде не нашлось никаких записей о рождении Германа Христиана. Семья считала это маленькой победой, ведь если его нет в еврейских метриках, нельзя утверждать, что он еврей.

Чиновников из Бюро генеалогических исследований Рейха в Берлине не удовлетворили эти аргументы, и в конце сентября двоюродная сестра Витгенштейнов Бригитта Цвиауэр (внучка Милли, сестры Карла) отправила туда стопку фотографий с копиями свидетельств о крещении и семейным древом, чтобы подкрепить своим авторитетом их притязания. Она утверждала, что ни сам Герман Христиан, ни кто-либо из его одиннадцати детей не похожи на евреев — это могло показаться легкомысленным аргументом, но эксперты Бюро относились к вопросу внешности очень серьезно. Еще она настаивала, что Герман был бесцеремонным антисемитом. Старшее поколение Витгенштейнов, по ее словам, стыдилось того факта, что он незаконнорожденный, вот почему об этом никогда не говорили, но теперь, когда это так важно, даже они готовы признать, что это правда. Похоже было, что фрау Цвиауэр «хватается за соломинку», но, возможно, самым убедительным из ее аргументов было свидетельство о крещении Германа Христиана в 1839 году — единственный документ, находившийся в распоряжении семьи, где подтверждались дата и место рождения в Корбахе, что опровергало линию исследования Билефельда — Хирша.

Следует отметить, что в свидетельстве о крещении Германа Христиана (копия прилагается), его жена названа законнорожденной (в браке), в то время как в отношении Германа Христиана используется формула «воспитан в еврейской вере», что явно не нормально. Ее подбирали намеренно, чтобы указать, что он в действительности не является частью еврейского сообщества, а только вырос в нем [435].

Аргументы фрау Цвиауэр не были услышаны. В оргии антисемитского разбоя по всему Рейху, получившей название «Хрустальная ночь» (с 9 на 10 ноября), синагогу в Корбахе сожгли дотла, вместе со всеми записями, кто родился и от кого. Курт Майер в берлинском Бюро генеалогических исследований постановил, что Витгенштейны Volljuden , вот и все — ну или по крайней мере он так считал. В действительности ситуация приняла новый оборот, и в дело вмешались государственные ведомства помощнее, чем бюро Курта Майера.

Смена курса произошла из-за того, что в Рейсхбанке поняли, что Пауль бежал из Остмарка, до Wistag Trust , связанного обязательствами до 1947 года, можно добраться только с согласия всех бенефициаров, а между тем в фонде хранится несколько миллионов швейцарских франков в иностранной валюте, а в его хранилищах в Kreditanstalt и Bankverein в Цюрихе лежит 215 килограммов чистого золота в слитках. Австрийский золотой запас стоимостью 99 миллионов долларов был доставлен в Берлин сразу после аншлюса, а капитал Витгенштейнов, который оценивался в 235 000 долларов, стоил больше одной десятой части чешских национальных золотых запасов, которые немцы захватили год спустя. Впрочем, без подписи Пауля они ничего не могли получить. Нравилось им это или нет, нужно было вести с Паулем переговоры, не важно — в Вене или в Швейцарии. Но прежде чем состоялось первое из этих столкновений между Рейхсбанком и Витгенштейнами, в начале ноября 1938 года новая страшная катастрофа настигла семью.

У Гретль, гражданки Америки, было гораздо больше свободы, чем у братьев и сестер. Она порхала в Рейх и обратно как яркая бабочка, и власти ее почти не беспокоили. Вскоре после побега Пауля она отправилась повидаться с ним в Швейцарию, и он получил один из ее знаменитых нагоняев за то, что нарушил слово и таким образом поставил ее в неловкое положение перед Артуром Зейсс-Инквартом. Ее тяготило и раздражало известие о том, что он все это время скрывал от семьи молодую любовницу и двоих незаконных детей, но встретилась она с ним по другому поводу. Он прислал ей телеграмму как можно быстрее ехать в Швейцарию. Гермина и Хелена, сказал он, даже не представляют, какая серьезная опасность им угрожает, потому что из-за венской новостной цензуры они не догадываются, что происходит на самом деле, а за границей хорошо известно, что война неизбежна, что совсем скоро евреев запрут в концентрационных лагерях, с ними будут жестоко обращаться, плохо кормить и, возможно, даже уничтожат. Он настаивал, что Гретль должна передать им эту информацию, а они обязаны сделать все возможное чтобы эмигрировать.

Гретль вернулась в Вену в панике. Она позвала Гермину и велела ей идти к адвокату на улице Кольмаркт, который достанет для всех югославские паспорта — для Гермины, Пауля и Хелены. Скрепя сердце, Гермина так и поступила. Ей не хотелось уезжать из Рейха и не хватало воображения бояться концентрационных лагерей. Когда Антон Гроллер, управляющий и поверенный семьи, услышал об этом плане, он пришел в ужас и стал его ярым противником, но поскольку другого плана у него не было, Гретль легко отмела все возражения.

В своей фешенебельной конторе на Кольмаркте адвокат заверил Гермину, что он не делает фальшивых югославских паспортов, только настоящие, те, что югославское правительство продаст любому австрийскому еврею, пожелавшему эмигрировать. Гермина поверила в эту историю и заплатила огромную сумму адвокату, в душе разозлившись на Пауля, которого винила в том, что он пугает ее страшными историями из-за границы, вынуждает поступать против своей воли.

Гретль попросила Гермину рассказать об их плане Хелене. Это было далеко не так просто, как могло показаться: Хелена была нервной и избегала риска. Ее муж Макс, находясь уже в глубокой деменции, теперь страдал еще и от рака. Любое напряжение могло оказаться пагубным для его здоровья. Со своей стороны, Гретль вызвалась поехать в Загреб, чтобы забрать паспорта, но в нужный момент она заболела и отправила вместо себя зятя Хелены, Ар-вида Шёгрена. Добравшись до места, Арвид понял, что это не государственное учреждение Югославии, а грязный закуток подпольщика; он все равно забрал паспорта и привез их, сам очень рискуя, Гермине в Вену. Она сразу же заметила, что проставленные там даты не соответствуют запланированным датам великого побега, так что отнесла их обратно адвокату на Кольмаркт. Тот заверил ее, что через пару дней приедет агент и исправит ошибку. Была середина октября 1938 года.