Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

В ноябре 1938 года Хильда с дочерьми и фройляйн Ролли наконец-то въехали в Швейцарию по временным визам. Пауль приветствовал их в Цюрихе новостями, что он через неделю едет в Америку. Двадцатидвухлетняя полуслепая Хильда, вдалеке от своих скромных корней на Штанкагассе в Раннерсдорфе, осталась на попечении швейцарского адвоката, которому поручили обеспечить ее средствами и поселить в съемную квартиру во франкоязычном городе Монтрё на западном берегу Женевского озера. Здесь 28 ноября Пауль попрощался с Хильдой и детьми, не осознавая до конца, что он их не увидит больше полутора лет.

Корабль вышел из Гаврского порта 1 декабря, он делал остановки в Саутгемптоне и Кове в Южной Ирландии, а 9 декабря прибывал в Нью-Йорк. Марга написала Паулю в Цюрих, спрашивая, смогут ли они увидеться в Англии. «К сожалению, невозможно!», — ответил он, но:

Я точно вернусь, может быть, даже раньше, чем думаю! Мой план заключается в том, чтобы благодаря моей репутации и моим друзьям в Америке постепенно — невозможно ведь все и сразу — получить вид на жительство и разрешение преподавать. Когда я их получу и как только позволят обстоятельства, я буду приезжать каждый год, но это все еще журавль в небе! А пока давай надеяться на лучшее. Мы точно еще увидимся [442].

Твой старый друг, П. В.

Они действительно увиделись, причем уже через неделю, 3 декабря. Пауль прислал телеграмму, в которой говорилось, что ему не разрешат выйти на берег в Саутгемптоне, но она может подняться на борт и встретиться с ним там, прежде чем корабль отплывет в Ирландию. Марга нацарапала сестре записку на коричневом бумажном пакете на кухне:

Дорогая Лена,

Пауль Витгенштейн попросил увидеться с ним по пути в США. Он на пароходе Washington , который пришвартовался в Саутгемптоне. Может быть, ты тоже захочешь с ним встретиться (он теперь хороший). Приезжай, если захочешь. С любовью, Марга [443].

Лена не пришла, она все еще считала, что у Пауля плохие манеры и дурной характер, и не могла простить ему внезапных вспышек гнева на друзей, так что Марга поспешила в Саутгемптон одна. Ее старый друг нервно ходил туда-сюда. Позже она писала:

Мы долго гуляли с ним по палубе. Он рассказал мне про свою эмиграцию в США и, с глубоким волнением, показал фотографию слепой ученицы, к которой он привязался и для которой собирался построить дом. Я обрадовалась перспективам, которые перед ним открывались, и прямо об этом сказала. Он продолжал рассказывать новости, цитируя «Алису» или «Фауста» Гёте и говорил, как он счастлив, что я пришла. Стоя на краю пирса, я смотрела, как отходит пароход, пока носовой платок, которым он махал, не исчез из вида [444].

Пауль не мог помочь сестрам во время судебного разбирательства по делу о подделке паспортов в апреле 1939 года, и Гермина негодовала, что его нет рядом, когда он нужен больше всего. «Нашей семье не хватает главы, — жаловалась она Людвигу. — Макс стар и, к несчастью, очень болен; Пауль не справится… Что толку, что Гретль великодушна и пытается приглядеть за всеми; проблемы невозможно разрешить» [445].

В Нью-Йорке иммиграционные службы задержали Пауля на двадцать четыре часа, его прямо классифицировали как «немецкого еврея» и выразили подозрения по поводу нарушений в его паспорте. Когда его наконец отпустили, он забронировал номер в отеле Webster на Западной 45-й улице. Там он просиживал целые часы, постукивая пальцами по столу и читая самому себе письма Тацита и Цицерона на латыни. Школа Дэвида Маннеса была невелика и не могла предложить ему кабинет для преподавания, и некоторое время он давал фортепианные уроки в баре отеля. Жизнь в мегаполисе поразила его. Еще его раздражала постоянная бомбардировка требованиями, касающимися его иммиграционного статуса. «Везде приходится идти против обстоятельств, и можно только надеяться успешно их преодолеть» [446], — писал он старому другу Людвига доктору Гензелю в Вену.

Двадцатишестилетний племянник Пауля Джи Стонборо пригласил его на ланч в свой вашингтонский клуб, Metropolitan , чтобы познакомить с Джерардом Д. Рейли, начальником визового отдела, и с Джеймсом Хоутелингом, Уполномоченным по иммиграции и натурализации. После обеда эти влиятельные люди сделали несколько звонков, и гостевую визу Пауля временно продлили. Потом Джи всегда негодовал из-за того, что дядя не очень-то благодарил за это.

Вернувшись в Нью-Йорк, Пауль, слишком непрактичный, чтобы жить самостоятельно, дал объявление, что ищет двуязычного секретаря и личного помощника. Когда Мариан Ярош Блюмен пришла на собеседование, печальный Пауль сидел в пижаме, завернувшись в белую простыню. Он выставил свои костюмы и рубашки за дверь, ожидая, что персонал отеля их постирает, погладит и вернет на следующее утро. Однако все украли. Фрау Блюмен посоветовала купить новую одежду в городе — эта мысль не приходила ему в голову, — и когда она вернулась из магазинов с новым гардеробом, Пауль обрадовался и дал ей работу. Еврейская беженка из Вены, фрау Блюмен прибыла в Нью-Йорк в сентябре 1938 года со своим мужем Эрвином. Ей было сорок шесть лет. Она родилась в Праге, а ее предки были из Венгрии, но она прекрасно говорила и печатала на английском и немецком языках. Как только они с мужем приехали в Америку, муж бежал в Питтсбург, оставив ее в трудной финансовой ситуации. При первой же возможности Пауль снял две смежные квартиры на 19 этаже Masters Building на Риверсайд-драйв — одну себе, одну ей — и там они оба жили следующие шестнадцать лет, до ее смерти, и каждый из них зависел от другого. Когда она умерла, Пауль был растерян. «Как я без нее?» — спросил он друга. «Что ж, всегда можно нанять другого помощника». «Да, да, но что я буду делать завтра?» [447]

А там, в Вене, в апреле 1939 года Гретль и Гермина переживали по поводу новой угрозы судебного процесса по делу о подделке паспортов. У Гретль оставались еще несколько высокопоставленных друзей, но в нацистской иерархии ее положение день ото дня становилось все более сомнительным. Ее арестовали за подделку паспортов, а теперь во время обыска в доме на Кундмангассе обнаружили, что она не заявила о некоторых сокровищах в перечне своего имущества. Власти конфисковали коллекцию оригиналов рукописей Брамса, Бетховена, Моцарта, Шуберта, Вагнера и Брукнера. В июле она дала слово Артуру Зейсс-Инкварту, что брат вернется в Вену из недолгой поездки в Англию, но когда Пауль бежал в Швейцарию, это скомпрометировало ее в глазах наместника ( Reichssta tth a lter ).

Гретль решительно осудила побег Пауля из страны, обвинила его в бесчестном поведении. Ничто не могло задеть брата сильнее, чем обвинение в бесчестье. Беспокоясь, что о подробностях их ссоры позже узнают дети, Пауль заказал независимый отчет о разрыве отношений с Гретль, поручив адвокату вручить каждому наследнику копию после его смерти. В этом отчете, основанном на письмах и документах из архивов поверенных Уочтела, Манхейма и Гроуфа, прежде всего говорится: