Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Шёне ответил холодно. Несмотря на то что семья отдала золото по доброй воле, он считает, что 2,1 миллиона франков — слишком много для Пауля. Рейхсбанк, продолжал он, согласится на 500 000, а то и меньше. Как и ожидалось, Пауль вышел из себя, и собрание отложили.

Гретль и Джи тут же уехали в Вашингтон. Блох отозвал Пауля в сторонку и сказал, что не доверяет его сестре, поскольку та уже не первый раз выступает против него на стороне нацистов. Пауль отмахнулся от этого подозрения: «Так только кажется. Моей сестре нет резона отдавать предпочтение Рейхсбанку. Мы плохо ладим, но она не может вести себя бесчестно» [462]. Впрочем, на следующей встрече он изменил свое мнение.

Было важно, чтобы все Витгенштейны держались общей стратегии против Рейхсбанка, но Гретль и Джи, уехавшие в Вашингтон, не могли и не хотели оставаться на связи. Блох звонил их адвокату, но тот ответил только, что ему наказали ни с кем не разговаривать. В день встречи Гретль позвонила и сообщила, что ни она, ни ее сын не смогут приехать пораньше, а прибудут в то же время, что и Индра с Шёне. Но Блох преподнес ей сюрприз: войдя в комнату, она резко спросила: «Где немцы?» [463]«Мы отменили встречу, — сказал он, — нам нужно сначала решить, что им говорить». Гретль была заметно потрясена, но села. Уочтел открыл слушания, кратко обрисовав ситуацию. Когда он закончил, Джи произнес поучающе: «Я с большим интересом слушал ваши несколько затянутые объяснения, но хочу сказать, что некоторые из присутствующих ничего не понимают, и я не хочу, чтобы они здесь присутствовали» [464].

— Если вы говорите обо мне, — ответил Уочтел, — то вы ошибаетесь. Я веду аналогичные споры с немцами и знаю, что надо делать.

— Я не про вас.

— А про кого же? — спросил Пауль, стараясь сдержать гнев на, как он скажет позже, «бесстыдную наглость вонючей гниды, моего племянника».

— Я говорю о моем дяде Пауле и господине Блохе, — сказал Джи. — У меня нет времени их слушать, в моем случае нужно все урегулировать за полчаса, поскольку мне надо успеть на поезд.

— Да какое мне дело до вашего поезда! — закричал Пауль, придя в ярость от той мысли, что переговоры о состоянии в миллионы долларов подгоняется под расписание движения поездов.

— А какое мне дело до ваших денег! — закричал Джи, ударив кулаком по столу.

Гретль тут же увела брата в смежную комнату и сказала: «Ты не имеешь права защищать свои деньги. Тебя бы вообще здесь не было, если бы не я».

Когда они вернулись, снова разгорелась ссора. Пауль был уже на грани, он был готов в сердцах уступить все свое состояние нацистам, как вдруг громкий крик внезапно заставил всех замолчать. «Стоп!!» — Сэмюэл Уочтел, представитель Wistag , поняв, что Пауль устал, требовал немедленного перерыва. Джи и Гретль сердито помчались на станцию. На следующий день Пауль получил письмо от племянника. В письме лежал счет за билеты в Вашингтон, его и матери. «Будет лучше, — писал он, — если мы придем к какой-нибудь договоренности» [465]. Пауль отправил в ответ телеграмму: «НЕ СМОГУ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В СЛУШАНИЯХ ЛИЧНО. СОВЕТУЮ ОБРАТИТЬСЯ К МОЕМУ АДВОКАТУ ГОСПОДИНУ УОЧТЕЛУ» [466].

«Тогда, — позже запишет Пауль, — Уочтел буквально спас меня от голодной смерти. Если бы он не завопил „СТОП“, я мог уйти со встречи нищим — нищим, который даже не знает, в какой стране ему позволено просить милостыню!» [467]. С того дня Пауль больше никогда не говорил с Гретль и не имел никаких дел со своим племянником-«гнидой».

Почему Гретль и Джи так явно беспокоились, чтобы Пауль передал все состояние в Рейхсбанк? Конрад Блох считал, что у Джи были свои виды на наследство, поскольку он был наследником Гермины, а она получит состояние Пауля, которое даже по обменному курсу Рейхсбанка будет стоить немало в ближайшие годы. У Пауля были свои подозрения. Он думал, что Стонборо пытаются вызволить свою коллекцию произведений искусства в Гмундене и на Кундмангассе. «Я только подозреваю, подчеркиваю, — писал он. — Тем не менее, я считаю вполне возможным, что Шёне, для которого, как для представителя Рейхсбанка, никакие средства не зазорны, предложил им такую перспективу» [468].

Вполне возможно и иное. Есть свидетельства того, что немцы использовали угрозу заключения Гермины и конфискации всей ее австрийской недвижимости для давления на семью — в частности на Пауля, — чтобы получить весь капитал из Wistag Trust в Рейхсбанк и перевести в рейхсмарки. Пока Гретль была в Америке, уголовное преследование ей не угрожало, но под удар попадали ее обширные австрийские владения. Гретль и Гермине могли пригрозить, что если Пауль не согласится на предложение Рейхсбанка передать всю сумму из Wistag Trust , то немцы придут за недостающими средствами к ним, заберут их имущество и посадят Гермину в тюрьму за несоблюдение законов об иностранной валюте. Этим можно объяснить одну ремарку в мемуарах Гермины. О встрече с представителями Рейхсбанка в Берлине в начале мая 1939 года она написала: «В конце концов решили оставить Паулю, как мне кажется, довольно большую сумму в иностранной валюте» [469]. Почему она посчитала 2,1 миллиона «довольно большой суммой», если его доля в фонде — 3,5 миллиона франков? Что ей за дело, какую часть состояния брату позволят сохранить? Если, конечно, она не считала, что они с Гретль должны будут возместить разницу.

Интересно, какую роль играл «посредник» Индра в Нью-Йорке. Когда он приехал в Америку, явно как официальный представитель Рейхсбанка, он в то же самое время, без ведома Пауля, выступал адвокатом Гретль в делах с Рейхсбанком в Австрии. Так чьим интересам он на самом деле служил? Рейхсбанка? Гретль? Обоих? Когда адвокат Пауля узнал, что Индра нашел секретную информацию о Wistag Trust , решили, что в утечке виноват Гроллер.

В Нью-Йорке Индра все еще надеялся заманить Пауля обратно в Германию. Поскольку немцы не проводили переговоров на иностранной территории, он предложил, чтобы высокопоставленные чиновники приехали из Берлина и встретились с ним на борту немецкого корабля. Адвокаты Пауля предупредили, что это «чрезвычайно опасно» [470]. На той же самой встрече Гретль взорвалась: «То, что Пауль не отдает свои деньги Рейхсбанку — жалко и безответственно. Каждой проклятой вещью, которой владеет мой брат, он обязан семье… У него нет права защищать свое состояние, потому что он здесь только благодаря мне!» [471]Услышав это, Шёне не смог сдержать удовлетворенной ухмылки, но Уочтел иронично спросил: «Вы хотите, чтобы вам за это заплатили, мадам?» Именно из-за таких комментариев Джи считал Уочтела «настоящим дерьмом» [472].

Судя по перехваченному докладу Шёне начальству в Берлин, его усилия заполучить богатства Wistag для Германии свели на нет «еврейские адвокаты, Уочтел и Блох, недоброжелательно относящиеся к Рейху» [473]. Уочтел, жаловался Шёне, «упрямо опирается на неопровержимую правовую точку зрения», а вот Джон Стонборо демонстрирует «совершенно справедливое отношение к интересам Германии». «Справедливое отношение» отчасти состояло в том, что Джи делал именно то, чего хотели от него немцы. «Альфред Индра продиктовал мне письмо посреди Уолл-стрит», — позже признавался он, а «господин Шёне подсказывал, что говорить, писать, на чем настаивать… в итоге я соглашался подписать тот или иной сложный документ» [474]. Его объяснение (крайне малодостоверное) заключалось в том, что Шёне и Индра были «двойными агентами» и секретно работали на Стонборо против Рейхсбанка, чтобы Гермине и Хелене присвоили статус Mischling .