Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

Этот отчет профессор Витгенштейн не увидит. Он специально просил не показывать ему ни малейшей части, поскольку желает, чтобы к отчету отнеслись как к объективному историческому документу, а не как к извинению. Он настаивает на том, чтобы составитель придерживался единственного обязательства — писать абсолютную правду [448].

По поводу отношений Гретль с Артуром Зейсс-Инквартом в отчете говорится:

Миссис Стонборо, по всей видимости, в 1938 и 1939 годах считала, что существует некое обязательство чести перед нацистами, что с нацистами можно вести дела, руководствуясь честью. Если отнестись к ней милосердно, то лучшее, что мы можем о ней сказать: она была очень глупой женщиной [449].

Чем закончится первый суд по подделке паспортов, было известно заранее. Насколько точно — неизвестно, но сейчас кажется, что Гретль и Гермина отклонили предложение об отсрочке, когда их адвокат-еврей не был допущен, поскольку были уверены, что уже «обо всем договорились» [450], и что они с самого начала знали, что судья Штандхартингер готов их отпустить. Однако ситуация с апелляцией была, вероятно, гораздо сложнее. На этот раз они боялись, что ими займутся вышестоящие власти в Берлине, должностные лица вне их сферы влияния, которые на них «не посмотрят как на именитых леди Стоборо и Витгенштейн, доверившихся мошенникам, а увидят скорее двух старых евреек, подделывающих паспорта». И снова пришли на помощь связи Гретль. Гермина рассказывала: «Гретль и ее хорошие друзья смогли предотвратить новые судебные разбирательства. Нашли подходящего человека, который должен был изменить отношение государственного прокурора, и ему удалось это сделать. Апелляцию отклонили, и мы вздохнули с облегчением» [451].

Этим «подходящим человеком» был, вероятно, Альфред Индра, адвокат и венский закулисный манипулятор, который представлял Арвида Шёгрена, зятя Хелены, на первом суде. Вскоре после этого его попросили представлять Гретль в многочисленных баталиях с властями, касающихся ее собственности. Джи описал его так: «джентльмен, он в очень хороших отношениях с тысячами людей. Посредник» [452]. Индра, чьи отец и дядя были высокопоставленными людьми, государственными министрами, в нацистское время являлся одним из трех адвокатов, выступавших на стороне и нацистских властей, и состоятельных евреев, которым угрожала конфискация собственности. В тоталитарном государстве, таком как гитлеровская Германия, нанимать адвоката, чтобы сражаться с правительством, было несерьезно. Истцу, желавшему вынести свое дело на судебное рассмотрение, власти предлагали на выбор трех утвержденных адвокатов. Ими были Ганс Франк, Эрих Цайнер и Альфред Индра. Разумеется, если кто-то чересчур блестяще защищал права своего клиента, то его могли снять с поста. Самым известным клиентом Индры был Зигмунд Фрейд (в 1938 году). После войны он представлял в суде наследников Фрейда, пытавшихся вернуть что-либо из конфискованной недвижимости психоаналитика, но все его архивы (как он утверждал в 1961 году) были разграблены, сначала СС, а потом русскими.

Фрейда с господином Индрой познакомила принцесса Мари Бонапарт (подруга Гретль со времен Люцерна), это он организовал эмиграцию профессора в Лондон и составил для 80-летнего человека страшную и совершенно лживую декларацию, которую нужно было подписать перед отъездом:

Настоящим подтверждаю, по собственной воле, что сегодня, 4 июня 1938 года, ни я, ни мои близкие не подвергались преследованиям. Власти и представители НСДАП относились ко мне и к моим близким со всем вниманием и уважением. Проф. доктор Зигм. Фрейд [453]

Индре в 1938 году было сорок четыре года, он был высокий, под 190 см, темноглазый, скользкий и лживый. Он учился в Терезиануме — той же венской школе для интеллектуалов, куда ходил Джи восемнадцать лет спустя, и молодой человек смотрел на него так, как впечатлительный первоклашка смотрит на старшеклассника, спортсмена с квадратной челюстью. «Индра был очень привлекательным мужчиной, — потом вспоминал он. — Прекрасный адвокат… Он знал, как охотиться вместе с собаками и как бежать вместе с кроликом… Большое подспорье!!.. Мы с ним были, конечно, по традиции Терезианума, на „ты“» [454]. Хитрость Индры заключалась в том, что у его клиента создавалось впечатление, будто он считает нацистских чиновников тупыми и невежественными, и он полностью на его стороне. Стонборо легко это проглотили, и если Индра действительно помог отговорить государственного прокурора от апелляции против оправдания Гермины и Гретль, кто будет их винить?

В конце концов, пожилые леди были немцам нужнее за стенами тюрьмы, чем в ней, ведь в их руках были ключи от огромного состояния в золотых слитках и в иностранной валюте в Швейцарии, состояния, которое Рейхсбанку не терпелось прибрать к рукам. В дом немца, который отказался менять свои иностранные сбережения на рейхсмарки, обычно вваливалось гестапо, и жильцов бросали в тюрьму, но с Витгенштейнами все было не так просто. Активы фонда, предположительно закрытые для доступа по условиям устава до 1947 года, принадлежали множеству людей, некоторые из них (Джи и Гретль) были американскими гражданами, а другие (Пауль) бежали из-под немецкой юрисдикции. Среди директоров были также Людвиг (который скоро станет британским гражданином) и Отто Пейер, швейцарский бизнесмен, и ни у одного из них не было обязательств подчиняться немецким законам. Если нацисты хотели прибрать горшочек с золотом к рукам, им нужно было уговорить все стороны, но этого трудно было бы добиться, если бы Гретль и Гермина томились в тюрьме за нарушение паспортного режима, и власти скоро поняли, что леди — это их шанс убедить остальных разблокировать счета.

В начале ноября 1938 года Индра попросил Джи приехать в Цюрих, чтобы заманить Пауля в Вену в качестве акта доброй воли по отношению к властям, прежде чем он уедет в Америку. Встреча прошла за завтраком в отеле Savoy Baur en Ville . Там присутствовал и Людвиг, прибывший помочь разобраться с ликвидацией фонда; поскольку он отдал все свои деньги, то считался полезным и беспристрастным советчиком по поводу того, как стоит поступить. Антисемитские погромы «Хрустальной ночи», когда было уничтожено около 1000 синагог и еврейских предприятий и арестовано 100 000 евреев, прошли два дня назад, международная пресса только об этом и писала. Паулю возвращаться было слишком рискованно. За разговором Джи произнес непристойную шутку, которую оба дяди не одобрили.

Когда в Рейхсбанке поняли, что Пауль не вернется в Вену, давление по поводу состояния в Wis-tag усилилось. Максу Зальцеру и Антону Гроллеру угрожали заключением. В Пале поверенный Гроллер, Макс Зальцер, Гермина и Гретль срочно собрались обсудить ситуацию. Гретль привела на встречу своего советника по правовым вопросам (зловещего Индру): у нее, кажется, была собственная повестка дня.