Антон Белевич - У батьки Миная

Гляжу на него: «Дурачит нас старый. Что там зачерпнешь, в той зеленой, заросшей ряской луже?» А Данила и Ричард (это они — хлопцы!) тотчас поняли батьку Миная. Взяли сачок и пошли к прудку. Зачерпнули и принесли полное ведро золотистых живых карасиков.

— Своего выкорма, — с гордостью говорил Минай. — Сыпанул их туда пригоршню, а теперь черпай, черпай — не вычерпаешь. Вот и выходит — золотой пруд.

И мне в который раз припомнилась та черная кузница в лесу, где Минай Филиппович крыл на чем свет глушителя рыбы. Хороший, толковый хозяин батька Минай!..

После обеда поехали к лесной речке Туровке, где минаевцы уничтожили отряд вражеской кавалерии. Затем — по деревням и селам, где в первые дни войны Минай Филиппович ходил от хаты к хате, звал людей на борьбу, закладывал основы партизанской бригады.

Радостно встречали своего комбрига бывшие партизаны и партизанки, каждый тянул к себе в хату, где уже заранее был накрыт стол. Минай многих помнил в лицо, знал по имени.

Увидев седого, белоусого, маленького, ссохшегося, как сморчок, старика, Минай Филиппович долго смотрел на него, качал головой:

— Михал?

— Михал, братка, Михал… Что, не узнать Михала? Постарел, братка, Михал, ничего не осталось от Михала.

— Постарел, это верно. С трудом узнал тебя, — согласился Минай. — И что ж это стряслось с тобой? Может, хворь какая?

— Хвораю, братка, крепко хвораю. Желудок ни к черту. Не варит.

— А барсука есть не пробовал?

— Не, не пробовал, братка.

— Съешь, Михал, барсука.

— Так его ж сперва поймать надо…

— Ладно, барсука мы тебе добудем. Есть у нас отменный охотник. Данила! — подозвал Минай Райцева. — Данила, убил бы ты барсука. Михала надо спасать. Видал как высох? Выручать надо человека.

— Попробуем, батька. Барсука добуду, — пообещал Данила.

И опять нельзя было не восхищаться батькой Минаем: сам еле ходит, душит его кашель, дышит с трудом, а вот заботится об этом ветхом больном человеке. Меня вообще удивляло, что батька Минай, как настоящий народный лекарь, знал много целебных трав, цветов, лесных ягод, которые, как он говорил, спасают людей от всякой хвори. Спасали они и его в сырых окопах на фронте, в холодных партизанских землянках и шалашах.

Спасали… Но не могли уже его спасти ни целебные травы, ни самые лучшие врачи. Догорело пламенное сердце. В сентябре 1964 года после продолжительной болезни скончался Минай Филиппович Шмырев.

Гляжу, чернеют уже проталины на буграх, словно там опустились стайки черных грачей. В борозды и канавы, в ручейки и реки сползает рыхлый серый снег, будто хочет избежать встречи с колесами тракторов, сеялок, которые вот-вот выйдут в поле. Под сосновой корой заходила нагретая смола, под корой белых берез уже бродят весенние соки. Скоро скворцы начнут войну с нахальными, бойкими воробьями за свои обжитые скворешни. На первые цветы, на белую черемуху сядет золотая пчела. Это — весна.

Не увидит, не встретит ее, не порадуется ей батька Минай. Над могилой прославленного партизанского комбрига скоро раздадутся песни жаворонков, голоса родной земли. А кажется, совсем недавно встречали мы с ним в Пудоти праздник весны, встречали девятнадцатую весну нашей Победы…

Смотрю на памятник-обелиск в Пудоти и вспоминаю героев, вижу их живые лица. И над их могилами небо, в котором и солнце, и жаворонки.

А березник шумит, дубрава с бором перекликаются, катятся их голоса по земле, катится эхо по зеленям, по первой траве: «Весна-красна на дворе!»

Весна в сердцах наших. Они, друзья и товарищи наши боевые, воины, партизаны и партизанки, отдавшие жизнь за эту весну, за долю ясную, живут в наших сердцах и будут жить вечно. Будет молодой весной одеваться в бело-розовую кипень сад, будет каждой веткой кланяться садовнику-чародею, человеку богатырского склада — батьке Минаю.

Бело-розовый сад, боры и дубравы будут хранить его добрую славу.