Виктор Максимов - Исповедь старого солдата

Не откладывая в долгий ящик, пишу подробное, обстоятельное письмо на имя первого секретаря обкома партии Бориса Ельцина, делая упор на отношение райкома и райисполкома Байкаловского района к инвалидам и ветеранам войны: аргументов и фактов больше, чем надо. Не прошло и месяца, как в газете «Уральский рабочий» читаю: состоялся пленум Байкаловского райкома партии, освободивший первого секретаря райкома партии от занимаемой должности.

Госпиталь вновь становится моим домом. Вижу, как среди медперсонала все меньше бывших фронтовиков. Сменили и начальника госпиталя: с одобрения сотрудников им становится Семен Спектор. Молодой, активный, искренний. Он пытается что-то улучшить: устанавливают лифт, оборудуют дополнительные кабинеты, подключают госпиталь к теплоцентрали.

Глядя на Семена, с какой энергией он принялся за дело, у меня возникает желание помочь начальнику и решить главную проблему — построить новое здание госпиталя. Так в совместной работе крепла наша дружба, наша взаимная поддержка ради одной цели — помочь нашим ветеранам войны и не только Великой Отечественной. Ради них дорога привела меня в самое «логово» моих бывших врагов — в Германию.

…90-е годы прошлого века. В стране всеобщее брожение. Хаос нарастал, как снежный ком, и в общем вихре нес в неведомое, в котором оказался и госпиталь ветеранов войны в Екатеринбурге: финансирование нищенское, не гарантированное, рушится вся система здравоохранения.

Тревога Семена Спектора за судьбу госпиталя, за ветеранов передавалась и мне. Госпиталь оставался единственным медицинским учреждением, где ветераны могли получить хоть какую-то поддержку. Я понимал, что не существует в ближайшее время перспективы улучшения его работы.

Ветераны войны были в те годы брошены, затоптаны, да, пожалуй, так было со всеми, кто висел на шее у государства: не только с инвалидами и ветеранами войны, но и с пенсионерами. В моей жизни тревога и забота о ветеранах стали неотъемлемыми и самыми актуальными. Не в моих силах было оставаться сторонним наблюдателем, молчаливым свидетелем страшных событий тех дней. Постараюсь объяснить, почему. Видимо, в первую очередь, к этому подводила дорога, по которой шел последние годы, не расставаясь с госпитальной койкой, постоянно чувствуя зависимость от медицины из-за собственной физической неполноценности. В какой-то момент возникло состояние усталости, отчаяния и собственной вины перед семьей.

Время и возраст сформировали более трезвое отношение к окружающему миру: юношеский пыл растворился во времени и обрел другое понимание идей, которые вели меня по жизни, и новые определения ценности жизни. Если, например, в юности лежишь в двадцатиместной палате госпиталя и принимаешь это как должное, то в последующее время это уже давит не только на психику, но и угнетает нравственно, да еще добавьте к этому постепенную утрату надежд на светлое будущее, которыми ты жил все это время.

Ожидать и надеяться на помощь госпиталю от государства уже не приходилось. Решение проблем госпиталя нахожу в следующем: обратиться за помощью от стран социалистического лагеря — членов Варшавского договора, из которых стали выводить войска бывшего Советского Союза, в том числе и из ГДР. Собираю информацию и убеждаюсь в возможности получения серьезной помощи от Западной группы войск (ЗГВ) в Германии. Объясняю идею поездки в Германию Семену Спектору и предлагаю ему оформить мою миссию как инициативу общественного совета госпиталя. Все расходы, связанные с поездкой, принимаю на себя. Семен поддерживает эту идею.

Подходит к концу лето бурлящего, сумасшедшего 1991 года, я начинаю телефонные разговоры с доброй старой приятельницей, проживающей в городе Дрездене, Миррой Петровной Эберт. Она россиянка, архитектор, вышла замуж за немца из ГДР и переехала жить к мужу. Бюрократические и другие формальности, связанные с организацией моей поездки, хотя и к нашим братьям в ГДР, сейчас могут показаться кошмарным сном: что стоило хотя бы купить в Госбанке 150 немецких марок? Наконец я в вагоне поезда, следующего из Москвы через Берлин до Бюнсдорфа, где располагается штаб ЗГВ. Волнение нарастает. Вспоминаю, я испытывал дрожь не только в руках, но и во всем теле… Нахлынули военные воспоминания.

Ранним холодным утром меня на железнодорожном вокзале Лихтенберг в Берлине встречает Мирра Петровна. Пересаживаемся в поезд до Дрездена. Замечаю, как свободно общается Мирра Петровна на немецком языке, и я с сожалением убеждаюсь, как ничтожны мои знания языка после школы и фронта. Мне рекомендуют обратиться в штаб 1-ой танковой армии, расположенной в Дрездене. И вот я на месте: старинное солидное здание. Через дежурного офицера, которому объяснил цель приезда, прошу организовать встречу с кем-нибудь из командования.

На третий день ожидания передают: обо мне и цели моего приезда, о необходимости встречи доложили заместителю командующего по воспитательной работе, который заявил: «Никаких встреч». И объяснили: «Ветераны войны у нас в особом почете, правительство о них проявляет особую заботу, они в привилегированном положении и, как и раньше, ни в чем не нуждаются. Ветераны имеют все, что только захотят». В мой адрес полковник заявил: «Это не инвалид войны, а какой-то проходимец, авантюрист. Есть еще такие, которые стараются скомпрометировать нашу армию, нашу власть…» Вот так безуспешно закончилась моя первая попытка получить под держку от армейского чиновника.

Состояние мое было не из простых, но произошло неожиданное: этот полковник придал мне такое ускорение, что я не узнал самого себя. Меня уже никто и ничто не могло остановить. Я сделал все, чтобы в тот же день информация о поведении главного идеолога штаба армии стала достоянием гласности среди офицеров штаба и вызвала возмущение у всех, с кем пришлось мне общаться в последующие дни. Все они были искренни со мной и понимали положение ветеранов войны в России. Были среди них и участники войны в Афганистане. Некоторые офицеры даже извинялись за своего командира. Это и поддержало меня.

Через день звонок:

— Виктор Сергеевич! Можете подъехать сегодня к штабу танковой армии в 17 часов. На КПП вас встретят. До вечера.

Еду. Меня встретил офицер, и через десять минут я в кабинете заместителя командующего армией по тылу полковника Евгения Жукова. Он встает мне навстречу, выдержанно любезен, без лишних формальностей усаживаемся за столик. Жуков среднего роста, лет сорока пяти, коренаст, строен, чувствуется офицерская выправка еще с молодости, спокойно присматривается ко мне. Знаю, что он участник войны в Афганистане. В разговоре открыт, вопросы и ответы конкретны. С начала встречи у меня сразу возникла убежденность в откровенности Жукова и его искреннем желании быть полезным и помочь ветеранам.