Павел Паныч - Оставь надежду всяк сюда входящий

— Павел, вы где?

— Нахожусь на Майдане Незалежности.

— Видите подземный переход? Переходите на другую сторону, я нахожусь возле Главпочтамта.

Через считанные минуты я уже поднимался из подземного перехода прямо к Главпочтамту, возле которого я увидел мужчину средних лет. С виду он выглядел очень просто, и я подумал, что это не Евгений Захаров, и начал оглядываться вокруг, ища кого-то, кто бы больше был похож на Корчака. А точнее, взгляд у них почти у всех одинаковый, который можно описать как высокомерный и уже заранее брезгливый и предвзятый.

— Это вы — Павел?

— Да, это я.

— Я сейчас еду на вокзал, и мы можем пройтись до метро, и вы мне обо всем расскажете.

— Да, конечно, — и сразу в моей голове прогремел уже заранее спланированный разговор, руки достали мой напечатанный материал с ошибками, и мы направились в сторону метро. Идя вдоль улицы и по пути рассказывая о наболевшем, я увидел, что он прихрамывает на одну ногу, и в его руках была сумка.

— Давайте я вам помогу, Евгений Захаров.

— Да нет, мне не тяжело, сумка на вид большая, но на самом деле в ней одни бумаги.

— Да, — подумал я, — как трудно быть зеком, уже, наверное, будет невозможно кому-то тебе поверить, что ты хочешь просто помочь. Ну да ладно, это уже неважно, это по Кодексу ты можешь считаться как ранее судимый в связи с погашенной судимостью. Но в жизни все абсолютно по-другому. Ты всегда зек, всегда ты становишься объектом, который всегда всех настораживает.

Но странно, в разговоре с Евгением Захаровым ничего не ощущалось такого, что могло бы сказать о его высокомерии или настороженности. Он меня очень внимательно слушал и понимал то, о чем я говорю. Но когда дошли мы к метро, то я понял, что еду на вокзал однозначно, потому что каждая минута, проведенная рядом с этим человеком, была лишь в удовольствие мне. Я слышал много чего интересного и полезного для себя, много того, чего мне не хватало.

— Евгений Ефимович, я провожу вас до самого поезда, можно?

— А у вас есть деньги на обратный проезд, давайте я вам дам.

— Нет, да вы что, конечно есть, — и в кармане мял последние пятьдесят копеек, которых хватало всего лишь до вокзала, куда я его провожал. Но лучше назад пройду пешком пол-Киева, чем потеряю такого собеседника.

Стоя на вокзале уже у вагона, я все неустанно затрагивал тему АИК-25. но Евгений Захаров меня прервал и спросил:

— Павел, у меня есть там костюм новый, он мне совершенно не нужен.

Для меня это было совершенно неожиданным и уже давно забытым чувством. Мне мгновением померещилось перед глазами, как будто бы я выгляжу как пес, которого всю жизнь били палками, а потом внезапно решили протянуть руку, чтобы погладить, а в душе звучало рычание. Трудно различить добро на фоне одного сплошного зла. И я отказался.

— Павел, я еще хочу спросить вас. Когда я звонил на ваш номер, то услышал у вас вместо гудков музыку, и это была Элла Фицджеральд, «Summertimes». Вам она нравится?

— Да. Она мне очень нравится.

— Эту песню поет жена сына, мне так нравится, как она это делает.

— Да, Евгений Ефимович, если бы вы слышали, как я ее раньше играл!

— А почему играл?

— Да после применения наручников теперь руки мои немые, и уже сколько времени прошло, наверное, все так и останется уже до конца моей жизни.

И вдруг мои глаза увидели знакомое лицо проходящего мимо меня мужчины с девушкой. Мой разум начал перебирать в своей памяти, где мы виделись. А виделись точно! И вдруг в моих глазах промелькнула картинка, и я вспомнил доктора из АИК-25, который приводил меня в чувство после остановки сердца, когда меня пытали.

— Извините, Евгений Ефимович, я сейчас на минутку отлучусь.

И я направился к доктору, который оказывается будет ехать так же в Харьков в одном поезде с Захаровым, только в соседнем вагоне. С каждым шагом приближаясь к нему, в моей голове летала всего одна мысль: не может быть такого, что это случайность. Находиться с Захаровым в том месте, где сейчас находится доктор, на глазах которого меня пытали, и на глазах которого я умер. Приблизился к нему впритык, наши глаза встретились. В его глазах я увидел ступор, что говорило о том, что он сейчас в своей голове перебирает все свои воспоминания, где мы виделись. И я решил облегчить его память и сказал:

— АИК-25, 2004 г, ДИЗО-ПКТ, Дорога в Рай, остановка сердца, Паныч.

Его взгляд передернулся, в глазах появились вина и стыд. Мои глаза смотрели ровно и целеустремленно в его глаза, которые постоянно пытались избежать лобового столкновения. Рядом стояла его девушка и, не понимая, что происходит, решила нарушить небольшую тишину молчания:

— Вы что, знакомы?

В этот момент я впервые почувствовал, насколько важно мое прожитое. Мне сейчас не стыдно смотреть в его глаза, потому что меня пытали, а не я пытал. Хоть и участие доктора при пытках было всего лишь стоять и наблюдать. Но когда осужденный при пытках терял сознание, нашатырем приводить его в сознание. Какой смысл причинять боль, когда зек не чувствует.

— Да, знакомы, — ответил я, — Спасибо вам, доктор, за ваше хорошее лечение в АИК-25.

— Я после случая с вами уволился по собственному желанию.

— Тем более, — ответил я и направился к Евгению Захарову, ожидавшему меня возле вагона.

Нет, здесь только воля Бога была, чтобы эта встреча состоялась. Ведь если есть у Евгения Захарова хоть малая доля сомнения в моих словах, то у меня уже находилось рядом неопровержимое доказательство.

— Евгений Ефимович, это доктор, который работал в АИК-25, я могу его позвать и думаю, что вы можете и от него услышать очень много чего интересного.

— Нет, Паша, не нужно, мне достаточно того, что вы рассказали, а от него, я думаю, ничего нового не услышу.

Для меня это было и огорчением, что лишаемся возможности такой факт подтвердить. Но и успокоением, потому что, получается все, что мной было сказано, сомнения не вызывает. А для меня на тот момент было главным, чтобы мои слова не вызывали сомнения. Но доктора из виду мои глаза не отпускали, он так же не стеснялся лишний раз посмотреть в мою сторону, наверное, остерегался того, что я могу ему навредить. Девушка его так же с минуты на минуту бросала свой взгляд на меня, из чего можно было сделать вывод о том, что он ей что-то рассказывает обо мне. Но если он ей рассказывает правду, то, думаю, что ей будет интересно послушать, о себе ему практически сказать-то нечего.

После того, как Евгений Захаров, попрощавшись со мной, уехал в Харьков, я под большим впечатлением пешком возвращался к друзьям. По пути вспоминая все, о чем говорили, как правило, что-то всегда забудешь добавить важное. Самое главное сказано, но что он может сделать? Это меня беспокоило больше всего.