Павел Паныч - Оставь надежду всяк сюда входящий

Но Украина — это не Англия. То, что в Украине в порядке веще, в Англии — уголовно наказуемо. Вот и получилось с моим обращением, которое было написано из Украины, а рассматривалось, как по отношению к Англии. Там действительно сначала нужно пройти все свои внутренние инстанции, но когда их пройдешь, то уже нет смысла в дальнейшем обращаться в Евросуд. Но в Украине все наоборот: бессмысленно обращаться во все внутренние инстанции потому, что искать там справедливости, где ее нет — это самообман. А искать справедливость у тех, кто еще и причастен к этой несправедливости — это еще и смертельно опасно. А как тогда можно объяснить смерть Георгия Гонгадзе? Ведь этот журналист всего лишь выполнял свои обязанности журналиста, как художник, он мог, не боясь нарисовать свои фразы и не боясь все это озвучить. Для меня это был единственный журналист за всю нашу независимость Украины. В то время мало кто решался о беспределе говорить открыто, он же, несмотря на то, что имел семью, родных, все же решался на это! Но уже столько лет убийство Гонгадзе не раскрыто до конца. И это не есть аргументом для Евросуда, Посылая меня обращаться туда, откуда сам же Евросуд не может добиться соответствующего расследования дела Гонгадзе! Неужели здесь так все плохо?

Но могут ли подобные действия Евросуда как-то негативно отразиться? Я опять же выскажу свои предположения и свои выводы, а вам, читателям, судить: есть ли что-то в них такое, что можно было бы совместить с нашей реальностью!

Согласно Евросуду, я должен сначала обратиться в государственные органы Украины с заявлением об их же преступлениях, которые совершались в АИК-25, где тысячи осужденных под эгидой «евростандарты» подвергались пыткам. Я уже немножечко пытался это сделать, и у меня уже есть свой ответ. Но вспоминаю анекдот:

Стоит продавец на рынке и продает средство против тараканов. Покупатель спрашивает его:

— Расскажите, пожалуйста, как его использовать.

— Нужно поймать таракана, уложить его на спину. Ровно одну капельку яда капнуть ему в рот, подождать один час, и он умрет.

Покупатель говорит:

— А не лучше ли я его просто тапочкой ударю и убью?

Продавец после долгого раздумья сказал:

— И так можно.

Я лично увидел Евросуд в роли этого продавца. Только роль покупателя может быть плачевной для общества. Может быть, лучше взорвать Евросуд, а потом пускай сами догадываются, по каким причинам я его взорвал.

Я не говорю, что это так и будет, просто хочу с вами вместе понять: подобные решения суда не могут ли пробудить в человеке чувство такой ненависти, которая со временем может перерасти в терроризм?

На данный момент у меня есть, к сожалению, неопровержимые факты. Брейвик, Норвегия. По надуманным причинам он совершил массовое убийство абсолютно невиновных людей. А как вы считаете, могут ли осужденные АИК-25 в будущем оказаться Брейвиками? Но все же, согласно Европейскому Суду по защите прав человека я решил начать обращаться в наши органы, к нашим народным депутатам, к правительству нашей страны.

2008 год, очередной прошедший год, который не принес ни малейшего результата касательно АИК-25, но и последствий практически никаких не было, за исключением моего попадания в СИЗО. И безрезультатного моего обращения в Европейский Суд. Но 2009 г. уже был подследственным годом для меня. Я, находясь в Лукьяновском СИЗО, все же начал писать свои обращения нашим народным депутатам. Думал, что все же найду хоть одного, которого это заинтересует, и он в конце концов не перенаправит мое обращение в Прокуратуру, Омбудсмену, Департамент Украины по исполнению наказаний. Но все мои обращения однозначно перенаправлялись в соответствующие органы, а оттуда — лишь одни отписки. Рано или поздно, это все надоело, я понимал, что помощи ждать от наших правителей не стоит, но что касается проблем… Вы знаете, если бы все мои проблемы были заменены, наоборот, на хорошие дни моей жизни, то я бы вам написал, как выглядит счастье.

Открылась дверь, в камеру вошли работники СИЗО для проведения обыска. Я уловил на себе скользящие взгляды обыскивающих. «Это по меня, по мою душу», — прошептало мне сердце, которое уже долгое время меня не подводит. Минут через двадцать после обыска в руках одного из них был телефон. У меня был телефон, но этот был не из нашей камеры.

После того, как мы вместе с сокамерниками только навели порядок в камере, послышался стук в дверь и громкий голос: «Паныч, без вещей!»

Минут через пять я уже шел с руками за спиной в кабинет начальника СИЗО.

— У вас найден запрещенный предмет в виде телефона, вы знаете, что мобильная связь в следственном изоляторе запрещена?

— Конечно, я знаю, гражданин начальник, что мобильная связь запрещена и хорошо понимаю, что доказывать то, что телефон не мой — бессмысленно. Потому что хорошо понимаю, что жаловаться туда, откуда вам позвонили и сказали заткнуть мне рот, просто будет глупостью с моей стороны. Я хорошо понимаю, что на данный момент — это не ваше решение, а решение вашего руководства. А если вы его будете игнорировать, то будет другой начальник СИЗО, который уже не будет игнорировать.

Начальник, призадумавшись, ответил:

— На первый раз трое суток карцера.

Камеры в Лукьяновском СИЗО в карцерах находятся в полуподвальном помещении, а значит, сырость. Отсутствие деревянного пола ее только усиливало. Но ко всему этому была холодная зима, и в отсутствие окна она хорошо давала о себе знать. В карцере запрещено иметь при себе личные вещи, верхние вещи, головной убор, сигареты. Холод невозмутимо пробивался сквозь мышцы и добирался до самых костей. Но нужно всегда довольствоваться тем, что есть, — мое самое главное правило, которое всегда помогало выжить. Нужно думать не в ущерб себе, а в свою пользу. Слава Богу, что хоть так есть, а не хуже. А ведь было на двадцать пятой намного хуже, есть с чем сравнить, и это облегчает душу.

Просто нужно немного приспособиться и лучше подумать, как это сделать. Есть у меня большое полотенце, которым, усевшись на корточки, можно накрыться полностью с головой, а это значит, что можно надышать под полотенцем и приобрести хоть немножечко тепла, которое так необходимо. Со мной еще были мои судебные бумаги, которые больше пользы принесли как сиденье под моей задницей, чем как материалы в суде.

Не скрою, что очень быстро все неудобства в карцере превратились в комфорт, и трое суток пролетели очень быстро для меня. Но они были всего лишь маленьким началом большого пути неприятностей, которые ожидали меня впереди. После того, как я отсидел трое суток в карцере, в обычную камеру меня пустили всего лишь на сутки, ночь переночевать. На следующий день я получил уже десять суток карцера по тем же надуманным причинам.