Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

«Димитрий Самозванец» также оценивался по-разному. Лидс, например, писал: «Есть причины, чтобы быть довольным этим произведением, после чтения которого остается ощущение, будто Булгарину лучше удается запечатлевать события, отдаленные во времени, чем сегодняшние нравы, ибо, несмотря на проницательность писателя, его страсть к окарикатуриванию искажает его суждения и изображения, когда речь заходит о реальной жизни» [1122]. К характеризации действующих лиц в «Самозванце» у Лидса претензий не было: «Персонажи обрисованы преимущественно с искусством – некоторые, скажем так, рукою мастера. Как их воплощение в целом, так и отдельные детали воспроизведены со значительной энергией» [1123]. Единственный упрек, предъявлявшийся Лидсом Булгарину, – это замечание о недостаточном правдоподобии: «Хотя Булгарин и изучал различные источники ‹…› и придерживался фактов там, где история их сохранила, он не постеснялся заполнить многие лакуны с помощью своего воображения, что в отдельных случаях привело к определенной утрате желательной достоверности» [1124].

Васлеф отзывался о «Димитрии Самозванце» гораздо более негативно. Хотя ученый и признавал, что роман Булгарина «выше уровнем, чем проза Загоскина, которая, вдобавок к тому, что плохо написана, еще и исторически неточна», он вместе с тем отмечал, что Димитрий «немногим отличается от героя плутовского романа ‹…› действующие лица – прототипы или буквальные копии других булгаринских персонажей ‹…› стиль по большей части скучен, бесцветен, безжизнен и не передает различий ни между представителями различных национальностей и слоев общества, ни между географически весьма разнообразными местами действия. Диалоги используются главным образом для того, чтобы проинформировать читателя о каких-либо фактах, и не позволяют проникнуть в психологическое состояние персонажа» (Васлеф, с. 106, 109, 119).

Основным недостатком «Димитрия Самозванца» Васлеф счел несоблюдение Булгариным принципов исторической романистики по Вальтеру Скотту [1125], выразившееся, в частности, в том, что Булгарин, в отличие от Скотта, неспособен вписывать одежду и интерьеры эпохи «в сюжет, дабы воссоздавать атмосферу времени. Вместо этого Булгарин инвентаризирует нужные для действия предметы в длинном нарративе, прежде чем перейти к самому действию, которое оказывается полностью лишенным элементов, необходимых для того, чтобы сделать повествование исторически значимым. Например, когда Булгарин описывает реалии XVII века, его метод настолько радикально отличается от скоттовского, что читатель зачастую склонен пропускать описательные пассажи, поскольку они не являются неотъемлемой частью повествования. То же самое можно сказать и о булгаринской подаче информации о нравах и обычаях. ‹…› В итоге роман становится не историческим, а костюмным (period novel), где одежда, привычки, манеры и нравы, крайне важные для аутентичности, отделены от сюжета, что, по сути, приводит к превращению персонажей в современников автора, одетых в старинные костюмы и иногда произносящих архаичные фразы. ‹…› Исторические романы Булгарина лучше всего сравнивать с голливудскими кинозрелищами наших дней: и те и другие отказываются от исторической точности ради достижения наибольшего эффекта; и те и другие перегружены несущественными деталями; и те и другие не обходятся без героя-супермена и параферналий эпохи, т. е. огромного количества костюмов, оружия и обстановки для персонажей, а также псевдоисторического языка, который тем не менее понятен массам» (Васлеф, с. 116–117).

Гилман Алкайр (Gilman Alkire), защитивший докторскую о Булгарине в том же году, что и Васлеф, но в Калифорнийском университете Беркли (в комитет, утверждавший докторскую степень Алкайра, входили Саймон Карлинский, Мартин Малиа и будущий нобелевский лауреат Чеслав Милош), независимо от Васлефа пришел к похожим выводам. По словам Алкайра, Булгарин «был не в состоянии отличить историческую беллетристику от историографии. Внутренний конфликт между Булгариным-романистом и Булгариным-историком в книге слишком очевиден и, по-видимому, является главной причиной отсутствия [повествовательного] единства, непрерывности и цельности» [1126]. Алкайр даже предположил, что поток исторической информации, то и дело останавливающий развитие сюжета, был не столько следствием булгаринской зачарованности фактами, сколько его желанием поразить слабо осведомленную публику своей эрудицией (Алкайр, с. 54). Впрочем, некоторые исторические сведения Булгарин вниманием обошел, будто бы сознательно, чтобы не раздражать представителей правящей династии: его «желание прославлять Романовых ‹…›, несомненно, оказалось определяющим при решении не упоминать о роли этой семьи в деле Самозванца. Уже во времена Булгарина существовали убедительные доказательства того, что Романовы были замешаны ‹…› в заговор с целью свержения Бориса Годунова в пользу Самозванца» (Алкайр, с. 53–54).

«Петр Иванович Выжигин» тоже был по-разному воспринят англоязычными булгариноведами. Лидсу книга понравилась, хотя и небезоговорочно: «В целом, мы весьма и весьма удовлетворены романом, благодаря если не изображению манер (никогда не блестящему, а подчас и довольно плоскому), то по крайней мере разнообразию и интересу сюжета. Хотя характеризация и не является сильным местом автора, он удерживает наше внимание, особенно в тех главах, что относятся к военным и политическим событиям, вплетенным в повествование» [1127].

Сто тридцать с лишним лет спустя ни Васлеф, ни Алкайр, независимо друг от друга, не смогли найти в «Петре Ивановиче» почти ничего, что заслуживало бы похвалы. Алкайр аттестовал книгу – нравоописательный и исторический роман, согласно собственному определению Булгарина – как попытку «повторить успех плутовского “Ивана Выжигина”, одновременно удовлетворяя общественный запрос на исторические романы» (Алкайр, с. 79). Он также отмечал «булгаринскую беспечность по отношению к хронологии канвы событий. В обычном плутовском романе без претензий на историчность ‹…› подобная беспечность не приводит к особо серьезным последствиям. Но если книга заявляет о себе, что она – исторический роман, а при этом лишь изредка называет даты ‹…›, читатель может вконец запутаться» (Алкайр, с. 92).

Васлеф назвал книгу жанровым «гибридом, провальным в обоих своих компонентах, историческом и сентиментально-моралистическом. ‹…› Смесь эта оказалась громоздким конгломератом, недоброкачественным как с художественной, так и с исторической точки зрения. ‹…› Всевозможные случайные встречи и совпадения происходят практически непрерывно, с ущербом для правдоподобия. Если приключений самих по себе недостаточно, чтобы поразить воображение, совпадения уж точно нанесут окончательный удар читательскому интеллекту. Следует помнить, однако, что Булгарин сочинял для мелкой буржуазии, воспитанной на переводных приключенческих романах. Таким читателям не могли наскучить описания шикарных балов, царя, Наполеона и подвигов» (Васлеф, с. 129, 142, 137).