Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Роль «надзирателя и уставщика» в литературе, взятая на себя Полевым, вызвала яростное сопротивление многих журналистов. Их раздражали как его купеческое происхождение, так и самонадеянность, заносчивость и «шарлатанство», поверхностность и бесцеремонность, субъективизм и пристрастность неизвестного в литературе самоучки. По словам К. Полевого, «никогда, ни прежде, ни после, не бывало в русских журналах подобной войны, в которой принимали участие очень многие литераторы. Заспорили о мнениях касательно разных предметов, но вскоре полемика обратилась просто во взаимные перебранки и обличения» [704].

В эту журнальную склоку, вопреки предшествующему намерению, вступил и Булгарин. В «Северной пчеле» появился намек на начинающих «журналистов, составляющих планы прекрасных идеальных журналов, а издающих дурные существенные » [705]. В повести «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XXIX веке» был выведен «издатель журнала, который ничему не учившись методически, объявил в программе, что будет издавать журнал по всем возможным отраслям наук и художеств, и, не прислушавшись суда просвещенной публики, разглашает, что он достиг своей цели, что все журналы никуда не годятся, что один только его журнал есть возможное идеальное совершенство и проч. По справкам оказалось совершенное незнание своего языка, неверные, бесцветные переводы старых статей с иностранных языков, без вкуса и выбора. Новости не новые и не занимательные, и явное недоброжелательство ко всем собратьям своим, журналистам» [706].

В свою очередь в статье «Обозрение русской литературы в 1824 году», анализируя отечественную словесность, Полевой прохладно отозвался о булгаринских нравоописательных статьях («Жаль, что г. Булгарин занимался небольшим светом или ограничивался более общими взглядами» [707]) и о «Северном архиве» («Мы не замечаем хороших статей в “Северном архиве” прошлого года, ибо каждая имеет свое относительное достоинство» [708]).

В начале 1825 г. Булгарин издал первый русский театральный альманах «Русская Талия, подарок любителям и любительницам отечественного театра на 1825 год». В рецензии на него, написанной Полевым с помощью Вяземского [709], были подвергнуты безапелляционной неаргументированной уничтожающей критике и полиграфическое исполнение, и название издания, и произведения, включенные в альманах. Помимо этого рецензенты печатно упрекнули Булгарина, автора статьи «Междудействие, или Разговор в театре о драматическом искусстве», в плагиате: «Впрочем, вся эта статья новость только для русских» [710].

С этого момента хрупкий мир между издателями закончился, началась яростная борьба, продолжавшаяся два с половиной года. Ее цель – полная дискредитация противника в глазах читателей. Как с сожалением заметил позже К. Полевой, «в основании спора не было глубокой литературной идеи, не было какого-нибудь богатого последствиями направления. Хотели оспорить друг друга или, лучше сказать, обвинить, унизить неприятеля и, конечно, достигли этого хоть отчасти, потому что указывали на ошибки, обмолвки, слабые и смешные стороны ‹…›» [711].

Самая острая фаза противостояния пришлась на весну – осень 1825 г., когда Булгарин и Греч нападали на «Московский телеграф» по методу непрекращающихся атак. Формы полемики были самые разнообразные: критическая статья, антикритика, заметка, эпиграмма, письмо в редакцию и др. Булгарин высмеивал «самонадеянность и несправедливость в суждениях о книгах и писателях, резкий, решительный тон, неосновательные сведения в науках ‹…›, дух партии и пристрастие в ‹…› приговорах, незнание русского языка и грамматики» [712].

Статьи и антикритики Булгарина, написанные по правилам риторики, сводились к изощренным ругательствам в адрес Полевого, мелочному подсчету ошибок и опечаток с приведением бесчисленных аргументов и цитат, не имевших ничего общего с литературно-эстетическими спорами, и были направлены на личность оппонента, а не на опровержение его доводов. Их особенностью стала грубость, переходящая границы литературных приличий (сравнение журнала с «кубом» и «спиртом», намек на водочный завод Полевого, сам же он был назван «общипанным заводчиком», не принадлежавшим к хорошей публике, и т. п. [713]).

Наибольший урон репутации нанесли статьи о незнании издателем «Московского телеграфа» французского языка [714]. В ходе полемики появились прозвища, открывшие серию фельетонов, памфлетов, эпиграмм, направленных против Полевого. В статье «Письмо красильного фабриканта издателям» родилось прозвище Грипусье [715]. Новым прозвищем подписана статья «Письмо к издателям», в нем появились прозвища Гюй, граф Эю, Буссиколь, Сиры Барские [716]. Завершает нападение статья «Созвездие Рака (Письмо к издателям “С[еверной] п[челы]”)», содержавшая «Краткий телеграфский словарь»: три столбца слов – «по-французски», «по-телеграфски», «порусски» (около 50 слов) [717].

Для борьбы с Полевым «Сын Отечества», «Северный архив» и «Северная пчела» предоставили свои страницы всем авторам, оскорбленным статьями «Московского телеграфа» [718]. К 19-й и 21-й книжкам «Сына Отечества» было сделаны обширные «Прибавления», целиком посвященные полемике. Объясняя причину их появления, Греч писал: «Мы, издатели “Сына Отечества”, “Северного архива”, “Северной пчелы”, не имеем права отказывать посторонним особам в помещении критических статей их, сообразных с целию наших журналов и написанных не вопреки правилам литературным» [719].

Зачастую дистанцировавшийся от суждений Булгарина, старавшийся «стоять над схваткой», на сей раз Греч принимал активное участие в полемике [720]. Объясняя свою позицию, он заявлял, что, несмотря на свое уважение к издателю «Телеграфа», «обязан был вступаться за товарища и сотрудников моих, обязан был отражать несправедливые нападения на издания наши, обязан был давать место антикритикам – и впредь постараюсь исполнять сии обязанности» [721]. В «Сыне Отечества» Греч вел педантичный подсчет ошибок и недомолвок, спорил и рассуждал о галлицизмах, германизмах и количестве грамматических ошибок в научных статьях «Московского телеграфа» [722]. Но при этом в самый разгар полемики он продолжал сохранять уважительное отношение к оппоненту, которое отразилось в переписке между ним и «литературным выскочкой».

Первоначально полемические статьи не включались в «Московский телеграф», так как Полевой видел задачу журнала в распространении знаний. Но со второй книжки (за январь 1825 г.) было создано отдельное «Прибавление к “Московскому телеграфу”», в котором велась полемика другими журналистами [723]. Позднее причину этого решения он объяснил «необходимостью дать место для защиты обидимым. Себя защищать я все еще не хотел» [724].