Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Меткие наблюдения и весьма критические мнения о предпринятых для преобразования местного управления и русификации края мерах содержатся и в записке Булгарина от 17 сентября 1854 г., где много места уделено Дерптскому университету и его значению в качестве центра воспитания будущего поколения, от которого будет зависеть и судьба государства. Затем Булгарин переходит к запрещению сдавать имения в аренду, не понимая цели такого запрета:

Арендатор не может здесь прижимать мужиков, как в Западных губерниях, потому что здесь мужики вольные, исполняют дворовые обязанности по писаному контракту , а контракты составляются по количеству земли, которое берет для себя крестьянин. Принудить мужика к чему-нибудь здесь никто не может, потому что мужик, без церемонии, не послушает! ‹…› Остзейские провинции привыкли к арендному содержанию с незапамятных времен и уничтожение будет настоящий переворот в крае и в правах жителей. Зачем это и к чему? Не понимаю! ‹…› Остзейские губернии преданы Государю и России, что доказали и в 1812 году и теперь. Зачем трогать и ниспровергать старинное и полезное для края и для всех ! [667]

Булгаринские публикации привлекали повышенное внимание дерптских жителей и нередко находили отражение в местном журнале «Инланд» («Inland»; в переводе – «Родная страна») [668]. Например, в 1847 г. часто упоминаются «Ливонские письма» Булгарина в «Северной пчеле». 14 июня цитируется рижский журнал «Цушауэ» («Zuschauer», т. е. «Зритель»): «Город муз безлюден. Ожидается, что г. Булгарин воспользуется летним отдыхом, чтобы по привычке рассказать о лифляндских жителях» [669]. В следующих номерах перечисляются булгаринские материалы в «Северной пчеле» об университетской и городской жизни, приводятся отрывки из «Ливонских писем», содержащие местные новости и рассуждения по поводу дерптской жизни. В выписке из булгаринского фельетона в «Северной пчеле» говорится, что в Дерпте относятся равнодушно и скорее с недоверием к привлекшему внимание в столице эфирному наркозу (его внедрял бывший тартуский профессор хирургии Николай Пирогов), «как обычно ко всему, что не изобретено самими немцами». Булгарин пишет об учреждаемом в Дерпте Ветеринарном институте, что он как для губернии, так и для государства полезнее и нужнее трансцендентальной философии [670]. Приводится длинный отрывок о взаимоотношениях немцев и коренного населения, а также об истории, с напоминанием, что если бы храбрых эстонцев в XII веке не покорили алчные крестоносцы, то этот край мог бы процветать и прославиться как Нидерланды, ибо здесь от Финского залива до Паланги полдюжины хороших портов и хорошее речное сообщение с континентом. Почва дает великолепные урожаи, прекрасная природа, минеральные источники и морское побережье обеспечивают хороший отдых. Но у населения, в особенности у дворянства, не хватает предприимчивости для учреждения фабрик и мануфактур, и даже купцы довольствуются вековой транзитной и обменной торговлей [671]. Следующий отрывок с обзором дождливой погоды, урожаев и литературы касается между прочим и самого журнала «Инланд», который с выгодной стороны сравнивается с врагом «Северной пчелы» и тезкой «Инланд», «Отeчeствeнными зaписками», не уважающими ни отечества, ни отечественного. Рассуждая о немцах, Булгарин отмечает, что его часто считают их врагом, но нельзя же постоянно всех и все хвалить. Он лишь старается говорить правду и немцам и русским, ибо в каждом народе можно найти достойное и порицания и похвалы [672].

Любопытно, что эти материалы стали появляться чаще в период, когда «Инланд» почти девять лет (1849–1858) редактировал эстонец Карл Готтлиб Рейнтал (1797–1872), литературный деятель, переводчик эстонского эпоса «Калевипоэг» на немецкий язык и библиограф. Его брат, окружной инспектор Эрнст Рейнтал, был многолетним доверенным лицом Булгарина в Карлове и переводчиком его «Воспоминаний». Вероятно, не без влияния «России…» и общения с ее автором он опубликовал обширный «цикл драматических картин» об истории древней Руси от Рюрика до Владимира. Первый том цикла рассматривается (с приведением цитат) в приложении к «Инланд» [673]. Он содержит трагедию «Язычница Ильда, супруга Аскольда» в двух действиях и трилогию «Святослав». Цикл должен был начаться с «Рюрика», который, «как известно из достоверного источника, совершенно готов, но ввиду непреодолимых препятствий пока отставлен». Это намек на цензуру, которая в связи с европейскими революциями 1848 г. своими ограничениями сделала жизнь литераторов невыносимой, а изображение правителей почти невозможным. Не исключено, что Булгарин принимал участие в создании цикла. Может быть, авторы надеялись повторить маневр 1831 г., когда при содействии Булгарина удалось в Ревеле в немецком переводе опубликовать полный текст не разрешенной к публикации комедии Грибоедова «Горе от ума» [674]. Издатель и цензор были введены в заблуждение утверждением, что это произведение русского посла, которое все образованные русские знают наизусть. При этом переводчик скрыл, что этим знанием они обязаны рукописным копиям. Во всяком случае, трудно предположить, что Рейнтал обладал такими знаниями о древнерусской истории и быте, которые видны даже в кратком изложении содержания и приведенных отрывках трагедии. Год спустя «Инланд» опубликовал на первой странице хвалебный отзыв об очередной трагедии этого цикла – «Ярополк» [675], но, кажется, что до обещанного «Владимира» дело так и не дошло.

Смерть Булгарина осенью 1859 г. была отмечена в журнале «Инланд» многократно. В рубрике некрологов кратко сообщалось o смeрти Булгарина [676]. На той же странице приводится выписка из церковной метрики, что 1 сентября скончался действительный статский советник и кавалер орденов Thaddäus Iwanovitš v. Bulgarin , владелец имений Карлово и Саракусте, в возрасте 70 лет, 2 месяцев и 8 дней (поправка отчества – Benedictovitš – дана в следующем номере). Oписывалась и панихида 5 сентября в университетской католической церкви, куда покойного привезли накануне вечером в сопровождении факельного шествия крестьян. О похоронах говорилось следующее: «Траурный жезл пронес долголетний доверенный покойного и переводчик его воспоминаний окружной инспектор Эрнст фон Рейнтал. За траурной каретой в шесть лошадей шли все арендаторы из его имений, которые после религиозной церемонии на могиле запели эстонскую траурную песню» [677].

Булгарин был похоронен 5 сентября 1859 г. в фамильном склепе на лютеранском кладбище Тарту (католического кладбища в городе нет). В той же ограде покоятся его сын Святослав (1840–1874) и жена Хелена (Елена; 1808–1889), которую он сам себе воспитал и которая отнюдь не была публичной женщиной, на что делались намеки в памфлете Пушкина <���«О записках Видока»> и в ряде эпиграмм на Булгарина. Впрочем, с публичными домами (вероятно, в Риге) в свое время могла быть связана ее мать, сестра знаменитой Танты. Последняя управляла домом в Карлове, в то время как теща Булгарина чахла в пригородной деревне и умерла там в 1830 г. в возрасте 43 лет [678]. Ряд потомков Булгарина похоронены на православном кладбище Тарту.