Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Булгарин опубликовал несколько томов нравоописательных очерков и романов. Иногда он брал за образец Жуи, а подражание Лесажу заметно в его пространных романах. Среди этих последних – «Иван Выжигин» был назван «Русским Жилблазом», но, если изъять из картин Булгарина персонажи, которых он имел возможность изучить в действительности, то останeтся лишь натянутость и холодная условность. Его герои, по остроумному выражению г-на Кёнига, встают на котурны нравственности и в конце концов с театральным безумием жертвуют собой так, как не пристало нашему времени. И напротив, низкие порочные характеры выписаны с кропотливой точностью, которая делает их вдвойне отталкивающими, а стилю не оставляет ни изящества, ни достоинства. Лесаж искал вдохновения не только в фактах такого порядка. Низкие стороны жизни он изучает лишь ради того, чтобы они послужили введением и контрастом для сферы более высокой. Лесаж предстает остроумным рассказчиком, когда ведет речь о логове воров и передней Санградо. Но затем дело доходит до кабинета архиепископа Гренадского, до галереи графа герцога, и тут Лесаж становится глубоким моралистом и неподражаемым наблюдателем [946].

Не исключено, что поздняя популяризация имени Пушкина во Франции была обусловлена в том числе и деятельностью Булгарина и Греча по завоеванию симпатий французского читателя. Противостояние Пушкина и Булгарина, которое едва звучало в обзорных статьях французских авторов, обернулось впоследствии не в пользу Булгарина, переломным моментом стали посмертные публикации, посвященные Пушкину.

Полемические стратегии А. Ф. Воейкова не раз становились предметом внимания ученых – от его первого биографа Е. Я. Колбасина до Ю. М. Лотмана. И современники Воейкова, и новейшие исследователи по-разному трактовали мотивы, которыми он руководствовался, вступая в бумажный бой с тем или иным противником. Преобладает точка зрения, что автор «Дома сумасшедших» имел четкую стратегию позиционирования себя как литератора и редактора периодических изданий, которой он и следовал. Однако думается, что идеологическая составляющая его памфлетов сильно преувеличена. Пожалуй, ближе к истине стоит суждение Ксенофонта Полевого, который имел все основания утверждать, что Воейков «хвалил и бранил обыкновенно из каких-нибудь корыстных видов…» [947]. Нам же кажется, что чаще всего его полемические выступления – как печатные, так и не предназначавшиеся для печати – были моментальной ответной реакцией на действительные или мнимые выпады против него коллег по журнальному ремеслу. Поэтому нет причин удивляться отсутствию в составе «Дома сумасшедших» строф про того или иного заметного литератора: туда попали только те, кто каким-то образом сумел задеть Воейкова за живое. Самолюбивый и мстительный, он очень остро реагировал на любое критическое замечание в свой адрес, на любую эпиграмму или просто упоминание не в должном контексте. Поэтому нам сейчас далеко не всегда понятны поводы и мотивы тех или иных его полемических эскапад. Как писал хорошо знавший Воейкова современник, «даже в безделицах, где не нужно было хитрости, он не переставал хитрить, как будто влекла его к этому натура. Так кошка действует по своей лукавой манере и там, где бы можно было обойтись без этой манеры» [948]. При этом автор «Дома сумасшедших», как правило, не вступал в серьезную полемику, но старался унизить своего соперника, найти его слабое место и как можно больнее по нему ударить. Разумеется, подобная тактика не могла находить понимания в цензурном ведомстве, озабоченном, в частности, и недопущением в печати «личностей», поэтому Воейков был вынужден тщательно маскировать свои язвительные памфлеты, то облекая их в форму угоднической лести, то наводя на ложный след фиктивными датировками, то делая понятные лишь узкому кругу посвященных намеки. Если же его противник был слишком серьезен, то Воейков не ограничивался журнальными статьями, а сажал его в свой личный дом сумасшедших.

Стихотворный памфлет «Дом сумасшедших» – бесспорно, самое знаменитое сочинение Воейкова. Напомним вкратце историю его возникновения [949]. Первая редакция была создана, очевидно, в январе 1814 г. в селе Муратове, где тогда гостил Воейков [950]. Она состоит из 24 строф, в качестве обитателей дома сумасшедших фигурируют всего восемь литераторов – М. Т. Каченовский, П. И. Шаликов, С. Н. Глинка, В. Л. Пушкин, А. С. Шишков, Р. Сладковский, Е. И. Станевич и М. И. Невзоров. В следующем году Воейков слегка меняет состав сатиры: хотя число строф остается прежним, за счет сокращения количества строф о Станевиче (с трех до одной) и о Невзорове (с двух до одной) вводятся В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков и А. Н. Грузинцев, а В. Л. Пушкин заменяется Д. И. Хвостовым. В таком составе «Дом сумасшедших» приобретает известность, и его списки расходятся по всей России [951]. Вновь обращается к сатире ее автор только в 1820 г. после переезда из Дерпта в Петербург – добавляя строфы про Н. И. Греча, А. Е. Измайлова и В. Н. Каразина. В том году Воейков становится соредактором Греча по изданию журнала «Сын Отечества» и знакомится со многими столичными литераторами, в том числе с начинающим писателем Ф. В. Булгариным. Через некоторое время он дарит ему «Дом сумасшедших» – уже в новом составе из 27 строф [952]. Между 1821 и 1824 гг. сатира пополняется «политическим отделением» (в нее включаются строфы о гонителях просвещения М. Л. Магницком, Д. П. Руниче и Д. А. Кавелине), и в таком виде существует около десяти лет. Периодически Воейков создает новые строфы про своих новых противников, однако лишь на рубеже 1820–1830-х гг. пересматривает текст сатиры и фактически создает ее новую редакцию. В этой редакции и появляются строфы про Булгарина, который к тому времени стал один из самых непримиримых врагов автора «Дома сумасшедших».

Поначалу отношения Воейкова и Булгарина были, повидимому, вполне дружескими [953]. Однако в 1822 г. автор «Дома сумасшедших» вынужден был со скандалом уйти из «Сына Отечества», испортив отношения с Гречем, будущим компаньоном и другом Булгарина. В том же году Булгарин начинает издавать журнал «Северный архив», а с середины года в одиночное журнальное плавание пускается и Воейков, став издателем газеты «Русский инвалид» и прилагавшегося к ней журнала «Новости литературы». Таким образом, бывшие приятели становятся конкурентами, и уже в начале 1823 г. между ними разражается война, поводом к которой была попытка Булгарина прибрать к рукам газету Воейкова [954]. Этот эпизод положил начало длительной войне двух литераторов, которые пользовались всеми средствами, чтобы дискредитировать своего противника. В ход шли и пасквили [955], и доносы [956], даже мелкие бытовые пакости [957]. До определенного времени следы неприязни двух журналистов были в основном скрыты от публики. Однако в 1827 г. Воейков начал издавать журнал «Славянин», почти в каждом номере которого печатались выпады против Булгарина; последний в свою очередь не оставался в долгу. Эта журнальная война, в которую впоследствии оказались втянуты все новые и новые лица, продолжалась три года, вплоть до января 1830 г., когда по распоряжению Николая I Греч, Булгарин и Воейков были посажены на гауптвахту [958]. Результатом этой войны явились и несколько новых строф «Дома сумасшедших». Они многократно цитировались и комментировались, но все же в них до сих пор остаются неявные подтексты, понятные только при сопоставлении их с полемическими статьями в периодике. Среди этих строф есть и две строфы про Булгарина.