Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Сохранилось три автографа «Дома сумасшедших» с этими строфами [959]. Все они относятся к первой половине 1830-х годов. Самый ранний из них, несомненно А1: в нем первоначально присутствовала вторая редакция строф про Греча [960], но строф про Булгарина еще не было. Они дописаны после всего текста, а их место в сатире отмечено знаком вставки. Вот в каком виде появились эти строфы:

Первый катрен предпоследней строфы в этой рукописи первоначально читался, как в ранних редакциях [962], но был исправлен на следующий:

Напомним, что в начале 1830-х гг. Воейков маскировал почти всех жильцов своего «Дома сумасшедших», заменяя их фамилии псевдонимами или начальными и конечными буквами. Очевидно, это делалось для того, чтобы избежать упреков в «личности». На одном из списков того времени, где сам автор лично выскоблил и заменил подлинные имена, им сделана приписка: «Сие стихотворение принято большею частию читателей в превратном виде. Автор оного хотел смешить, а не язвить; он брал резкие черты разных лиц, составляя из них свои портреты, и называл их именами вымышленными. Но нашлись хитрецы, которые, вопреки намерению автора, уверили себя, что сии сколки сняты с известных людей, дали им имена произвольные и, таким образом, общую, дозволенную насмешку над пороками, странностями и бесталанностью преобразили в сатиру личную» [963].

Первоначально Воейков придумывает для Булгарина весьма неуклюжий псевдоним – Двуличкин, хотя почти нет сомнения, что к моменту создания этих строф уже становятся широко известными эпиграммы Баратынского на Булгарина, где он получает свое ставшим классическим эпиграмматическое имя – Фиглярин. Но автора «Дома сумасшедших», очевидно, не устраивали коннотации, связанные с именем, производным от «фигляра». Воейкову было важно подчеркнуть именно двуличность Булгарина, с легкостью менявшего свои убеждения: недаром раздел «Славянина» (а затем и «Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”»), где шла с ним война, получил название «Хамелеонистика». Поэтому он вспомнил другое прозвище Булгарина, придуманное еще П. А. Вяземским, – Флюгарин. Напомним, что у Вяземского отношения с Булгариным осложнились еще на рубеже 1823–1824 гг. [964], когда остальные литераторы условного пушкинского круга относились к издателю «Северного архива» еще весьма лояльно. В «Северных цветах на 1826 год» [965]Вяземский помещает сатирическое стихотворение «Семь пятниц на неделе», где в завуалированной форме задевает Булгарина:

Публикуя рецензию на «Северные цветы», Булгарин предпочел не узнать себя в этом портрете и назвал сатиру Вяземского среди стихотворений, «достойных особенного внимания» [967]. Зато его сразу узнал Воейков: в кратком отзыве на альманах издатель «Русского инвалида» полностью перепечатал строфу про «Флюгарина иль Фиглярина», после которой следовала полная скрытого ехидства фраза «Ф. В. Булгарин весьма хорошо и беспристрастно оценил сей календарик в Северной Пчеле, № 43» [968]. В последующей эпиграмматической войне с Булгариным стало доминировать семантически более нагруженное прозвище Фиглярин, а другое было реанимировано лишь в пушкинской эпиграмме, начинающейся строкой «Не то беда, Авдей Флюгарин…». Эта эпиграмма была напечатана без подписи в альманахе «Денница» на 1831 г., вышедшем в свет 16 октября 1830 г. Можно предположить, автограф А1 создавался ранее этого времени, а автографы А2 и А3 позднее, потому что в них Булгарин уже назван Флюгариным [969].

Следующим был создан автограф А2, поскольку в нем первый катрен предпоследней строфы читается так же, как и в А1, а вот в А3 он был по ходу записи исправлен:

Эта одновременная правка является надежной приметой того, что именно приведенный выше вариант и является последней известной нам авторской редакцией данной строфы. Впрочем, здесь не место говорить о проблеме выбора источника основного текста для публикации «Дома сумасшедших». Укажем только на один факт. В наиболее авторитетных на данный момент публикациях сатиры Воейкова, осуществленных Г. В. Ермаковой-Битнер и Ю. М. Лотманом, текст редакции начала 1830-х гг. печатался по А2 [971]. Однако во всех этих публикациях в тексте строф про Булгарина допущены ошибки. Во-первых, второй катрен первой строфы в первой строфе в А2 отсутствует – он заменен точками. Однако ни в одной из публикаций этот факт не отмечен, а сам текст катрена взят не из автографов А1 или А3 (где, напомним, вторая строка читается: «Крест уже ль он вздеть забыл?» [972]), а из другого источника («Крест ужель надеть забыл?» – такое чтение фиксируют большинство посмертных списков) [973]. Кроме того, некорректно напечатана вторая строка второй строфы: во всех трех автографах она читается «Брызжет слюною с брылей…», но и Ермакова-Битнер, и Лотман печатают ее как «Брызжет пеною с брылей…» – это чтение перечисленных выше поздних копий.

Мы не можем точно локализовать время создания строфы про Булгарина. М. М. Попов в своих записках об авторе «Дома сумасшедших» приводит его рассказ о том, как он написал строфы о своем злейшем враге: «Воейков сказывал мне, что он два года думал посадить в желтый дом Ф. В. Булгарина, да все не удавались о нем стихи. Наконец во всенощную на первый день пасхи, занятый своею мыслию, он их выдумал. После того он уж не мог молиться, складывая стихи в голове своей, а по окончании всенощной и обедни, прискакал домой и сразу написал приведенные выше строфы. “После этого, прибавил Воейков, я уж разговелся!”» [974]Разумеется, этот рассказ имеет беллетристический характер и его нельзя принимать за чистую монету, но информация про «два года» вполне может быть и достоверной. Если принять за рабочую гипотезу, что А1 создавался на рубеже 1820–1830-х гг., то как раз именно в 1828 г. происходят события, которые могли дать пищу для озлобленного ума автора «Дома сумасшедших».