Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Мне пытались неоднократно привить это чувство, но успеха не вышло. Я честно приходил несколько раз на трибуны, но мне показалось, что публика, гудящая во время действа, собралась наблюдать не за искусством тореадора, а за убийством быка. Это мое личное впечатление. Возможно, оно связано с принадлежностью к другой культуре, с отношением к корриде внутри нашей страны. Я знаю, что испанцы представят кипу аргументов в пользу того, что тавромахия – это великое искусство, не имеющее никакого отношения к жестокости. И когда их слушаешь – веришь, но любить корриду не получается все равно. Хотя никто не сможет разубедить меня в том, что тореро – отчаянные люди, профессионалы высокого класса и великолепные мастера своего дела. Когда цена малейшей ошибки – жизнь, это не может не вызывать удивления, восхищения и преклонения. Тем более я имел удовольствие лично убедиться в том, насколько тяжело и страшно находиться рядом с недружелюбно настроенным быком. Однажды в Линаресе участникам турнира предложили попробовать свои «тореадорские» силы в борьбе с молодыми бычками. Многие отказались, а я в числе других смельчаков решил рискнуть. Надо заметить, что, несмотря на присутствие рядом тореро и на четкие объяснения, каким образом надо держать капоте [29], чтобы рога быка оказались как можно дальше от твоего тела, испытанные ощущения приятными я назвать не могу. Даже очень молодой бык превосходит человека и массой, и силой, и размерами. Так что, как говорится, кесарю – кесарево. На арену пусть выходят тореадоры, а я предпочитаю место за шахматной доской.

Отношения с Луисом Рентеро за долгие годы проведения турниров у нас сложились самые добрые, и ничто не предвещало конфликта, который произошел в девяносто третьем. Приехав на турнир, я обнаружил, что срок закрытия перенесли на один день. Задержаться возможности не было – надо было присутствовать на важном заседании национальной Федерации. Я сказал об этом Рентеро, который сразу же представил меня своей помощнице, обещавшей организовать трансфер в аэропорт Мадрида тогда, когда это будет необходимо. Договорились с ней на конкретный день и время, заручились согласием предоставить микроавтобус, так как со мной уезжал мой тренер, а также шахматисты Иванчук с тренером и Белявский. Несколько раз милая женщина Роза подходила ко мне уточнить время отъезда, спрашивал, все ли в порядке, и сам Рентеро. Я лично, зная национальную способность испанцев забывать, опаздывать, задерживаться и все откладывать до завтра, напоминал о договоренностях и слышал в ответ заверения, что мне совершенно не о чем волноваться. Но все эти предосторожности, увы, не спасли. В назначенный ранний утренний час никакой микроавтобус за нами не явился. Немного подождав и ничего не дождавшись, я разбудил Розу телефонным звонком. Женщина недовольно буркнула:

– Ждите! Все должно быть в порядке.

– А кто делал заказ автобуса?

– Мэрия города.

Роза отключилась, а я тут же позвонил дежурному в мэрию и узнал, что ни о каком автобусе для шахматистов там знать не знают. Прождав еще полчаса, за которые дело так и не сдвинулось с мертвой точки, я снова набрал номер Розы. Разбуженная второй раз испанка на сей раз оказалась крайне недовольной тем, что ее побеспокоили, и заявила, что ничего нам не обещала и о трансфере в Мадрид слышит впервые в жизни. Странно, что слова этой «замечательной» женщины не лишили меня дара речи. Несмотря на то что часы показывали шесть утра, я позволил себе разбудить телефонным звонком Рентеро и потребовать объяснений. Но их не последовало, как не последовало ни извинений, ни предложений о помощи, ни попыток что-либо сделать.

Анализировать ситуацию времени не было. В голове, конечно, не укладывалось такое странное и ничем не объяснимое поведение (это безобразие уже никак не спишешь на безобидный национальный характер), но размышлять о причинах надо было после. А сейчас решать проблему отъезда. От Линареса до Мадрида почти триста километров, кроме автомобильного сообщения – больше никакого. Где взять желающих прокатиться в столицу в полшестого утра? Выручил администратор гостинцы: позвонил знакомому таксисту, и тот примчался в компании своего друга. На двух машинах мы домчали до аэропорта, а, вернувшись в Москву, я отправил Рентеро счета за такси. Никакой реакции, однако, на мое послание не последовало. Но к концу года я получил очередное приглашение на турнир девяносто четвертого. Я поставил Луиса в известность, что приеду только в том случае, если мне возместят вынужденные расходы прошлого года, извинятся за содеянное, гарантируют равные с Каспаровым условия приема и трансфер из Мадрида и обратно. Понадеявшись на благоразумие Рентеро, я отправился готовиться к турниру на Канарские острова. Время шло, но никаких оплаченных счетов от Луиса не приходило. Накануне запланированного вылета в Мадрид я выступал в какой-то передаче национального телевидения Испании, где меня спросили, буду ли я принимать участие в турнире. Я совершенно спокойно ответил, что обстоятельства заставляют меня завтра возвращаться в Москву, так как организаторы не желают выполнять взятых на себя обязательств. Программа шла в прямом эфире, и уже через полчаса после ее выхода я получил телеграмму, подписанную Рентеро и мэром Линареса, в которой они принимали все мои условия, приносили извинения и просили приехать.

Какие удивительные повороты порой оказываются у судьбы. Не будь этой программы, не случись широкой огласки, я бы, вполне возможно, так и не приехал бы в Линарес. Но я прибыл туда в самый последний момент и показал лучший результат не только в своей карьере, но и за всю историю шахматных международных турниров. В девяносто третьем победителем в Линаресе стал Каспаров. После этого каждый из нас стал чемпионом мира по своей версии. А в Линаресе девяносто четвертого на пресс-конференции перед началом турнира Гарри объявил, что победитель турнира и должен быть признан настоящим чемпионом мира. Ведь в Линаресе собрались все сильнейшие шахматисты, и кем же еще может считаться тот, кто обыграет их всех. Что ж, я Гарри Кимовича за язык не тянул, делать таких заявлений не предлагал и ни в какие споры вступать не собирался. Я просто выиграл турнир, обойдя Каспарова на сумасшедшую разницу в два с половиной очка в тринадцати партиях. Конечно, потерпев поражение, Гарри тут же отказался от своих слов.

Впрочем, турнир в Линаресе скомпрометировал Каспарова не только этим опрометчивым заявлением. Вопиющая по своей неприглядности ситуация сложилась в его партии с венгерской шахматисткой Юдит Полгар. Ни в коем случае не хочу каким-то образом принизить достоинства женского ума, но факт остается фактом – очень мало шахматисток за всю историю игры сражались в международных турнирах на равных с мужчинами. Юдит – одно из исключений. Она – сильнейший гроссмейстер и в течение нескольких лет входила в десятку лучших шахматистов мира. В партии с Каспаровым Полгар играла белыми и имела отставание по времени, близился цейтнот. Ход был за Гарри. Он взял коня, поднял его над доской, опустил на нужную клетку и, заметив, что допустил грубый просмотр, тут же отыграл назад и сделал ход тем же конем, но уже в другое место. Юдит, которая уже записала сделанный соперником ход, посмотрела на главного арбитра партии Фалькона, но тот старательно делал вид, будто ничего не произошло. Фалькон всегда оставался на стороне Каспарова – именно он своим решением «украл» когда-то победу у Любоевича в испанском турнире Ассоциации гроссмейстеров. Юдит взглянула на стоящего у столика Рентеро, но тот имел привычку смотреть не на доску, а на экран и действительно не мог ничего видеть. Каспаров затаил дыхание, он заметно нервничал, но протестовать открыто Полгар не решилась. Однако, проиграв, не смогла сдержаться и начала рассказывать о нечистоплотности соперника. Поползли слухи, и на Юдит с упреками обрушились все кому не лень. Пресса кричала о том, что она порочит доброе имя чемпиона мира, всячески ее стыдила и обвиняла в желании таким образом сгладить свой проигрыш.