Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Так, например, мне не только не позволили снять номер в гостинце «Космос», где проходила олимпиада, но и несколько дней нам с Ботвинником просто не давали зайти в отель. Охрана, не стесняясь, объявляла нас персонами нон-грата и перекрывала вход. Узнав об этом, мне позвонил Людек Пахман. Людек был чехословацким гроссмейстером, активным участником «Пражской весны». После печальных событий шестьдесят восьмого года он переехал в Германию и люто ненавидел и все советское, и советских. У меня с ним были довольно ровные отношения. Их никак нельзя было назвать приятельскими, но и ненависти его к нашему режиму я на себе не испытывал. Одно время мы с ним вместе играли в очень популярном турнире, организованным совместно Центральным немецким телевидением и BBC. Матчи проводили попеременно в Гамбурге и в Лондоне, а записанные программы выходили в прайм-тайм. Передачи, конечно, были короче по времени, чем сами партии, поэтому воспроизводить телевизионные версии приходилось отдельно. Для этого мы ездили в Бристоль. Сначала операторы не имели никакого опыта в работе с шахматистами, и вместо нескольких часов нам пришлось работать с утра до вечера. Примерно в начале шестого, когда было понятно, что до завершения съемки остается каких-то полчаса, в студию ворвался незнакомый человек и безапелляционным тоном объявил:

– Tea break [30].

– Это еще кто? – спрашиваем в недоумении.

– Руководитель профсоюзов, – говорят, – раз брейк – значит, брейк.

– Да вы что?! – возмущаемся. – Осталось работы всего ничего, а если перерыв сделать, то потом еще два часа мучиться. Пока технику снова настроят, пока что…

Но указание профсоюзов для англичан оказалось неукоснительным, и Пахман в тот вечер сказал нам, что наконец понял, чего бы хотел в жизни для полного счастья: работать в Англии, получать зарплату в Германии, а жить в Праге.

Прагу Людек обожал и вернулся туда при первой же возможности. Представляю, до какой степени его возмутила сложившаяся в Москве ситуация, если он сам решил протянуть нам с Ботвинником руку помощи. Пахман предложил зарегистрировать нас членами чешской делегации и определить делегатами на конгресс, что не позволит организаторам по-прежнему над нами издеваться. Очевидно, что о случившемся знал не только Пахман, а все участники олимпиады. Могу только представить, что они думали о стране, не пускающей на турнир Ботвинника, который, став в сорок восьмом году первым послевоенным чемпионом мира, приезжал почетным гостем практически на все шахматные олимпиады. И вдруг такой беспредел! Не просто не пригласили, а распорядились не пускать. Я, однако, от помощи Пахмана вежливо отказался. Трудно предположить, как бы низко пала репутация нашей страны, если бы мы с Ботвинником решили воспользоваться инициативой чехов.

Свою проблему мы с Ботвинником решили, написав резкое письмо Кампоманесу, на которое он не мог не отреагировать, будучи президентом ФИДЕ. Неудобство в связи с запретом на аренду номеров в «Космосе» тоже удалось преодолеть самым неожиданным образом. Меня выручили обычные дежурные на этажах, которые, видя, как я ежедневно уезжаю в два часа ночи и возвращаюсь к десяти утра следующего дня, сами предложили мне оставлять ключи от свободных номеров. Надеюсь, своим признанием сейчас никого из них не подведу и не подставлю. Все, что они делали для меня, – делали искренне и совершенно безвозмездно. Мне кажется, ни в одной другой стране вариант бесплатного ночного сна в номере отеля в принципе невозможен. Хотя я могу ошибаться: душевные люди есть везде.

Получив доступ в отель, я получил и возможность работы с делегатами конгресса, но разве мог я тягаться с теми методами предвыборной кампании, которые так лихо использовал Кампоманес и которые в полной мере отвечали образу Москвы девяностых годов. Кого-то из делегатов переманивали на свою сторону взятками, кому-то, не стесняясь, угрожали, кого-то шантажировали, используя алкоголь и проституток. Активно использовал для своего переизбрания Кампоманес и средства из Фонда помощи шахматным федерациям развивающихся стран. Фонд был создан Максимилианом Эйве и мной сразу после того, как я стал чемпионом мира. Я перечислил туда средства, выигранные в крупном международном турнире, и впоследствии все сбережения Фонда направлялись странам, не имеющим собственных средств на то, чтобы отправить своих участников на олимпиаду и конгресс. Кампоманес прибрал Фонд к рукам, практически стал единоличным владельцем капиталов, так как все решения по их распределению принимал самостоятельно. Соответственно перед московской олимпиадой средства получили исключительно страны, поддерживающие его кандидатуру. Откровенно выступающие против остались без возможности приехать на конгресс. Отслеживал Кампоманес и фамилии делегатов. Если человек казался ему сторонником другого лагеря, звонил руководителю Шахматной федерации и открыто говорил: либо меняйте командированного, либо ничего не получите. Стоит заметить, что эти методы избирательной кампании пришлись по душе и Илюмжинову, но в девяносто четвертом этого никто предположить не мог.

На самом конгрессе Кампоманес объявил, что голосование будет открытым. Мы, разумеется, подобного допустить не могли. При открытом голосовании делегаты, которым угрожали, побоялись бы выразить свою настоящую позицию. А при сохранении тайны у нас были все шансы сместить заигравшегося филиппинца. Кампоманес предложил в открытую проголосовать по вопросу тайного голосования по кандидатуре президента ФИДЕ. Наша победа с преимуществом в пять голосов шокировала и его сторонников, и его самого. И тогда, чтобы выиграть время, Макаров отложил голосование на следующий день. Не знаю, почему мы сразу согласились с таким решением и не почувствовали подвоха. Многое могло бы быть по-другому, не выиграй тогда Кампоманес. Если бы у руля встал Башар Куатли, не было бы внеочередного конгресса в девяносто пятом году, и, вполне возможно, рубящий все на своем пути ледокол по имени Кирсан проплыл бы мимо шахмат.

Но как уже неоднократно доказывала история, за ночь можно успеть очень многое. Сторонники Кампоманеса успели выслать из Москвы двух неугодных делегатов, кому-то еще заплатили, кого-то застращали. Казахского делегата напоили и взяли с него расписку о том, что он делегирует свой голос другому человеку, а когда он все же проснулся и появился в конференц-зале, быстро спровадили в комнату отдыха, где и заперли без зазрения совести. Обрабатывали всех и каждого. В нашем шахматном мире совершенно неожиданно сражение развернулось далеко за пределами доски из шестидесяти четырех клеточек.

Делегат от Сальвадора – хирург, оперировавший на фронте во времена гражданской войны, – признавался: