Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

В девяносто шестом году мы с Каспаровым все еще играли в чемпионатах мира по разным версиям. Однако и Америка, и большинство европейских стран были на его стороне, поэтому найти организаторов на мой матч с Гатой Камским оказалось довольно трудно. Илюмжинов в короткие сроки договорился с Саддамом Хусейном и объявил Багдад местом проведения матча. Это решение не устроило американцев, которые уже готовились вступить в отрытую конфронтацию с Ираком. Позицию США поддержали и многие европейские страны во главе с Великобританией, выпустив резолюцию о выходе из ФИДЕ в случае проведения матча в Багдаде. Угроза была очень существенной, поэтому Кирсан принял, возможно, единственное на тот момент правильное решение провести матч в своей родной Элисте.

Незадолго до этих событий мы с Камским, играя в юбилейном пятидесятом турнире в Гронингене, совместно разрабатывали правила матча на звание чемпиона мира по шахматам. Мы могли бы этого не делать, если бы правила, согласованные еще мной и Фишером, Илюмжинов благополучно не выкинул бы в мусорное ведро. Нет правил – нет и требований. Хотим – выполняем, а не хотим – делаем все что заблагорассудится. Можем и нарушать сколько душе угодно. Ну у кого из шахматистов хватит духу, времени и сил таскаться по арбитражным судам и кому-то что-то доказывать? В общем, отсутствие правил было только на руку шахматным функционерам.

С Камским мы довольно легко все согласовали, подписали и отправили в Федерацию, рассчитывая, естественно, как это принято на официальном уровне, получить письменный ответ. Однако время идет, а никакого подтверждения о том, что правила приняты, мы так и не получаем. В конце концов не выдерживаю и через пару месяцев звоню Кирсану, интересуюсь:

– Что там у нас с правилами по матчу на звание чемпиона мира?

– А что с ними не так?

– С ними все так. Мы с Камским разработали, отправили, а ни ответа, ни привета.

– А зачем тебе ответ? В ФИДЕ рассмотрели, со всем согласились.

– Извини, – говорю, – все-таки есть вопросы, которые требуют соблюдения некоторых формальностей. Отправлено в письменном виде – будьте добры прислать письменный ответ.

– Да ладно, не бери в голову! – Кирсан отмахивался, как от назойливой мухи. – Формальность – она и есть формальность.

Я предпочел конфликт не развивать и удовлетвориться устным подтверждением принятых правил, за что и поплатился. Перед началом матча я отправил представителя в Элисту проверить условия организации. Туда же приехал и отец Камского. Илюмжинов в рекламных целях быстро созвал пресс-конференцию, но и он сам, и мой представитель, отвечающий исключительно за бытовые условия и мало разбирающийся в шахматах, довольно быстро оттуда уехали. Камский-старший остался с журналистами один на один и по одному ему известной причине объявил, что матч будет проходить без доигрываний. Для меня такие условия, конечно, были совершенно неприемлемыми. Отыграв положенные в первый день пять часов, уже чувствуешь себя абсолютно вымотанным. Таким образом, отменив доигрывания, можно взять меня физическим измором. Я старше на двадцать три года и после пяти часов матча явно буду уступать Гате в форме. На это и был расчет.

Впрочем, вылетая в Элисту, я ничего знать не знал об этих умопомрачительных заявлениях. В самолете, помню, познакомился с Михаилом Шемякиным, который вез работы на выставку в Элисту по приглашению Кирсана и с энтузиазмом рассказывал, какие радужные перспективы обрисовал ему Илюмжинов. С Шемякиным потом столкнулся спустя несколько лет в одном из кабинетов, поинтересовался:

– Как прошла выставка?

– Да какая выставка?! – пожал плечами скульптор. – Одно название. Кирсан пообещал мне московский или питерский размах, а я – дурак – поверил. Он, правда, решил исправить положение и заказал мне огромную скульптуру священного животного. Сказал: поставим в степи, чтобы было видно издалека. А меня долго упрашивать не надо. Заказали – я делаю. Нанял людей, они мне все точно рассчитали: какой должна быть фигура, как ее поставить. Ну, я макет небольшой сделал, встречаюсь с Кирсаном, показываю. А он что-то замялся, голову опустил.

– Не нужно это, – говорит.

– Как не нужно? – удивляюсь. – Ты же сам просил. Все точно рассчитали, хорошо будет стоять. Никакие степные ветра не страшны.

– Ты не понимаешь. Не нужна такая фигура.

– Да как не нужна, Кирсан?! Почему?

– Понимаешь, тут такое дело…

– Да какое? Не томи уже душу! Говори.

– Такое дело…

– Ну же!

– Пока ты так долго исполнял заказ, мы священное животное поменяли.

На борту рейса Москва – Элиста ни я, ни Шемякин еще не знали о способности Илюмжинова менять и переделывать по своему разумению все что угодно. Я приехал на открытие матча в прекрасном настроении. Илюмжинов, безусловно, потряс всех присутствующих великолепной организацией и потрясающими музыкальными номерами: чудесные народные танцы, завораживающее гортанное калмыцкое пение, национальные ритуалы поклонения огню – сплошная услада зрения и слуха.

Как только закончилась феерия, я пошел на пресс-конференцию, где меня и огорошили вопросами об изменении правил матча. Я был уверен, что журналисты что-то напутали, но их активность не могла не насторожить. Освободившись от прессы, возвращаюсь на фуршет, посвященный открытию. Прихожу с опозданием и у входа вижу главного арбитра матча Герта Хайсена, которого знаю много лет. Вид у него определенно обеспокоенный, лицо почти зеленого цвета, в глазах растерянность, на лбу морщины, в руках дрожь.

– Что с тобой? – спрашиваю.

– Ничего. Тебе лучше поговорить с Илюмжиновым.

– Ты скажи, что стряслось. Я же вижу, что на тебе лица нет.

– Лучше поговори с Илюмжиновым.

– Ну, лучше так лучше. – Иду к Кирсану, искренне поздравляю с великолепно проведенным открытием и спрашиваю: – Кирсан Николаевич, мне кажется, какие-то проблемы с матчем возникли.

– Нет, почему? Какие проблемы? Все в порядке.

– Да вот журналисты мне на пресс-конференции намекали.

– Нет никаких проблем. Откуда такая информация?

– А что, и доигрывания, стало быть, не отменяли?

– Ах, доигрывания… – Кирсан похож на тетушку, только что вспомнившую о существовании дальней родственницы в глухом ауле. – Так это разве проблема? Это же плевое дело. Ну нет доигрываний и нет.

– Как это плевое дело?! – Еле сдерживаю подступившее бешенство.

– Ты понимаешь, журналистам гораздо интереснее, когда результат партии не затягивается. Сели – сыграли – разошлись. А у них горячие новости каждый день. Так что ни к чему эти откладывания, я думаю.

– А я знаете что думаю, Кирсан Николаевич?

– Что?

– Что вы блестяще знаете шахматы.