Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

На следующий день запретили все публичные собрания, а 11 ноября ввели военное положение. Снова вернулся характерный для Польши сплав настроений: страх и отчаяние, бунт и жажда мести. Снова забастовки и террористические акты Боевой организации ППС; ее члены бросали бомбы в царских чиновников, совершали так называемые экспроприации, то есть нападения на почтовые кассы, учреждения и на поезда, перевозившие деньги. Но общество начинало уставать.

Заострились идеологические расхождения. Польская социалистическая партия распадалась на два лагеря: сторонники Пилсудского, так называемые «старики», считавшие борьбу за независимость Польши главной целью партии, подвергались все более яростным нападкам со стороны «молодых» – фанатичных апологетов пролетарской революции, которая должна была, свергнув царскую власть, принести всем народам свободу. Национально-демократическая партия во главе с Романом Дмовским обвинила социалистов в бандитизме и еврейском влиянии, узурпировала право представлять весь народ и определять, что является спасением, а что – пагубой для будущего страны. «В борьбе с противниками не выбирают средств; на дельные аргументы чаще всего отвечают потоком обвинений, порочащих доброе имя» {113} 113 Władysław Pobóg-Malinowski, Najnowsza historia polityczna Polski, dz. cyt., t. 1, s. 173. .

1906 год не улучшил общий настрой. Революция догорала. Полякам она принесла несомненные положительные изменения: смягчилась цензура, у рабочих улучшились условия труда, повысились зарплаты, они получили право объединяться в профсоюзы. Указ об общественных организациях значительно облегчил создание различных учреждений и обществ, в которых люди учились гражданскому сотрудничеству. В то же время царское правительство восстанавливало силы. Новый губернатор Царства Польского, генерал Скалон, пришел к выводу, что революционный террор можно победить лишь еще более мощным террором. Аресты, в том числе и невинных людей, вытягивание признаний под пытками, смертные приговоры, которые выносили даже подросткам, – все эти репрессии должны были отбить у мятежников охоту бунтовать.

Был ли Корчак в Варшаве, когда столицу потрясло небывалое событие? Юная участница ППС, деятель Боевой организации Ванда Крахельская при участии двух других девушек из партии 18 августа 1906 года совершила покушение на Скалона. Из снятой для этих целей квартиры на втором этаже дома на улице Натолинской она сбросила на проезжающий под домом экипаж две бомбы в нарядных коробочках. Одна не взорвалась, другую отшвырнул ехавший в эскорте казак, а третья, брошенная соучастницей покушения панной Овчарко, тоже не попала в цель. Скалон остался жив, только оглох на одно ухо. Девушки скрылись. Их так и не поймали. Отчаянно смелая «Алина» – такова была конспиративная кличка Крахельской – еще появится в этой повести.

Варшава встретила Доктора гнетущей атмосферой. Ему было двадцать восемь лет. Согласно собственному магическому отсчету времени, он прожил уже четыре семилетия. В гетто, в «Дневнике», он охарактеризовал этот этап своего развития так:

4 × 7. – Потребность в плодотворной деятельности в ограниченном, собственном рабочем пространстве. Хочу уметь, знать, не ошибаться, не заблуждаться. Я должен быть хорошим врачом. Вырабатываю собственный образец {114} 114 Janusz Korczak, Pamiętnik, dz. cyt. .

В этих нескольких коротких фразах он обошел стороной целую область личных тем: чувств, желаний, надежд. В его жизни начинался следующий отрезок – очень важный период, когда человек, переступив порог тридцатилетия, вступает в истинную зрелость. В стандартной биографии – время вить гнездо, создавать семью. Однако Корчак вовсе не спешил с этим.

Холостяцкая жизнь предоставляла ему полную свободу, не отвлекала его на приземленные дела, позволяла заниматься только тем, что его больше всего интересовало. Работа в больнице давала скромный заработок, которого бы не хватило, чтобы содержать семейство.

Как участковый врач я имел квартиру с пособием и 200 рублей в год, в рассрочку по четыре выплаты в год. Хозяйство за 15 рублей вела добродушная Матуля.

За практику сто рублей в месяц, за статьи тоже что-то платили.

Я много тратил на дрожки.

– До Злотой – на дрожках. Двадцать копеек. Транжира {115} 115 Janusz Korczak, Pamiętnik, dz. cyt. .

Больница, располагавшаяся в угловом доме – 51 по Слиской, 60 по Сенной, – находилась в южной части еврейской Варшавы, в Средместье, за Иерусалимскими аллеями. Слиская, Сенная, Панская, Злотая, Марианская среди ортодоксальных евреев считались «порядочными» улицами. Исаак Башевис Зингер писал:

Трудно объяснить, почему именно их жители считали себя настоящими варшавянами. Сюда редко забредал литвак, в шабес хасиды прогуливались здесь в штраймлах, здесь же проживала самая набожная и самая консервативная часть варшавских евреев. Крупные фирмы здесь не особо размещались, чаще всего здесь встречались маленькие лавки с едой, пряностями, молоком, сладостями или маленькие угольные склады.

Большинство обитателей жили убого, но уж если кто-то был богачом, то богачом солидным, без банкротств, долгов, ипотеки. На «этих» улицах почти в каждом дворе был хасидский штибл, а на каждые несколько домов приходилась миква. Мальчики и молодые люди, изучающие Тору, редко прятали пейсы, закручивая их вокруг ушей, – здесь в этом не было нужды. Часто попадались старые, страшно сгорбленные женщины в высоких чепцах из разноцветного атласа. <���…> В пятницу вечером, перед наступлением шабеса, всю округу обходила стража, следившая за тем, чтобы все лавки закрывались раньше, чем в остальные дни недели. Не случалось такого, чтобы какая-то лавка или склад были открыты в шабес. Субботним утром улицы наполнялись запахом чулнта и кугла [21] Чулнт (чолнт) – традиционное субботнее блюдо из тушеного мяса и овощей. Кугл – запеканка из лапши, риса или картофеля. . Из всех окон доносились звуки субботних песнопений. Здесь была Земля Израильская…» {116} 116 Isaak Baszevis Singer, Każda zydowska ulica w Warsawie była samodzielnym miastem, Forverts, 2 VII 1944, cyt. za: Barbara Engelking, Jacek Leociak, Getto warszawskie – przewodnik po nieistniejącym mieście, Warszawa 2001, s. 40.

Участковый врач был в ответе не только за своих маленьких пациентов. С просьбой о помощи к нему приходили и жители окрестных кварталов. По удивительному стечению обстоятельств последнее здание Дома сирот в гетто находилось неподалеку от больницы Берсонов. Корчак, перенесшись в пространство своей молодости, немалую часть «Дневника» посвятил тем временам:

Я объявил:

– Поскольку старые врачи неохотно утруждают себя ночью и, уж конечно, не к беднякам – я, молодой, должен по ночам бежать на помощь.

Вы же понимаете. Неотложная помощь. А как же иначе. Что, если ребенок до утра не дотянет? <���…>