Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Раздался третий звонок… люди садятся в вагоны… В вагонах IV класса – давка, в каждом по восемьдесят солдат запаса… К дверям вагонов жмутся усатые Бартки и Матьки… каждому хочется еще раз попрощаться с родными. Посмотрите на этого мужика, нашего типичного сельского жителя. Баба заходится в плаче, он по очереди прижимает детей к груди и крестит воздух над их льняными головками… Изо всех сил сдерживается, чтобы не разрыдаться… Страшный свист паровоза – и поезд отправляется… Все снимают шапки, наступила торжественная минута… «прощайте», «возвращайтесь здоровенькие» – раздается со всех сторон. – Поезд тронулся, а рядом с одним из вагонов бежит женщина с ребенком на руках и кричит: «Ты не забудь, Михал, скажи начальнику, что у тебя шестеро детей…» {105} 105 Cytat z “Gońca Łódzkiego”, w: Janusz Korczak, Obrazek z “Gońca Łódzkiego”. – Żona i dzieci rezerwistów. – “Słowa’ przemówiło. – Niezwykła szkoła handlowa. – Za nas juz czuwaja, „Głos” 1905, nr 1, w: Dzieła, t. 3, wol. 2, s. 79.

Эту картину нарисовал «Гонец Лудзки» в декабре 1904 года. Декабрьская мобилизация, шестая по счету, затронула тех, кому полагалось безоговорочное освобождение от армии: уезжали единственные кормильцы, оставляя семьи на произвол судьбы. Корчак с сарказмом спрашивал в «Глосе»: «И как же Михал может забыть о шестерых детях?» И успокаивал сентиментального журналиста:

Михалы помнят о женах и детях, переписывают на них имущество, делят его между ними, а Срули и Шмули дают женам развод на случай гибели. Нотариусы в осаде, трудятся ночами, переписывают, разводят и делят. Мачки и Срули помнят также о спасении души. Есть за ними грехи, правда ведь: украденная горсть сена или хворост из панского леса; недовешенный фунт соли, недомеренный локоть перкаля. А нынче смерть в глаза глянула {106} 106 „Głos” 1905, nr 1, w: Dzieła, t. 3, wol. 2, s. 79-80. .

В декабре 1905 года он писал о безработице, которая в результате войны разом охватила все Царство, и о том, что по стране распространяются забастовки рабочих, которые раздражают фабрикантов своими капризами, требуя немного увеличить зарплату, немного сократить рабочий день, предоставить им медицинскую помощь и средства на похороны. В марте – о том, что город Пётркув на вывоз дохлых собак выделяет из бюджета больше денег, чем на лечение людей. В апреле, когда из-за голода, царившего в больницах, врачи просили общественность о милосердии, – замечал, что слишком много говорится о любви к ближнему и слишком мало об обязанностях государства перед гражданами. В мае вернулся к своей любимой тематике – ситуации в школе – и сформулировал насущную проблему: «Сегодня ни для кого не секрет, что современная школа – целиком и полностью националистично-капиталистическое учреждение, что первой и важнейшей ее обязанностью является воспитание клерикальных деятелей и патриотов-шовинистов» {107} 107 Janusz Korczak, Szkoła współczesna, “Głos” 1905, nr 19, w: Dzieła, t. 3, wol. 2, s. 119. . И еще спросил, почему во всем мире армия обходится дороже, чем школа. Потом замолчал.

Медицинские журналы уже давно жаловались: «Набор врачей из Царства на Дальний Восток приобретает все большие масштабы. Повестку нам обычно доставляет полиция, ночью». Деверь моей бабки, доктор Зигмунт Быховский, еще успел перед отъездом запастись шубой, теплой обувью, меховым кивером и в таком виде сфотографировался – не без гордости – уже в России, а потом выслал фотографию домашним. Но доктор Юзеф Ярошевский жаловался с дороги: «Погода невозможная. Мороз – 25 градусов по Реомюру, хотя у меня были сапоги, подбитые войлоком, но пришлось купить еще теплее, из шерсти северного оленя».

В июне 1905 года журнал «Израэлита» сообщал: «Был призван на Дальний Восток и выехал в Харбин доктор Генрик Гольдшмит, участковый врач детской больницы на ул. Слиской» {108} 108 Kronika. “Izraelita” 1905, nr 24, cyt. za: Maria Falkowska, Kalendarz…, dz. cyt., s. 91 .

Поражение России уже тогда было неизбежным. Приближалась пора мирных переговоров. Эта поездка была совершенно бессмысленной. Он уезжал в Москву вместе с другими мобилизованными офицерами с Петербургского вокзала, расположенного в варшавской Праге. На московском вокзале военных, уезжающих на ненавистную войну, провожали свистом и руганью. Настроение, царившее в поездах, было не лучше. На фронт, от которого их отделяли семь тысяч километров, они тащились по еще не достроенной транссибирской железной дороге со скоростью двадцать восемь километров в час, много дней: через восемь часовых поясов, через тайгу, степи, пустыни. Через Урал – Нижний Новгород, Екатеринбург; через Сибирь – Новосибирск, Красноярск, Иркутск; через Хабаровск в Харбин у китайской границы. У цели их ждала трехсоттысячная японская армия в тысячу шестьдесят восемь подразделений. Было известно, что стотысячная русская армия – плохо организованная, плохо вооруженная – ведет безнадежную борьбу.

В конце концов они доехали до Харбина – города, возникшего из крохотной маньчжурской рыбацкой деревушки, а своим развитием обязанного полякам, в 1897—1903 годах работавшим на строительстве Китайско-Восточной железной дороги. За неполных десять лет Харбин стал важнейшим железнодорожным узлом в том районе, перевалочным пунктом, красивым городом со стотысячным населением. Но у Доктора не было времени на краеведческие экскурсии и новые знакомства. В санитарном вагоне, переделанном в госпиталь, он ездил между Иркутском и Харбином, останавливаясь на каждой станции, чтобы оказать помощь раненым и больным фронтовикам, а негодных к дальнейшей службе отправить домой.

К санитарным пунктам, в которых он принимал, выстраивались длинные очереди солдат. Шли под дождем, по грязи, на костылях, сумасшедшие, венерические больные, туберкулезники, ревматики, русские, татары, украинцы, польские крестьяне и польские евреи. Тех, кто не мог идти сам, несли на носилках или везли на телегах без рессор по маньчжурскому бездорожью. Легкораненые пытались идти, держась за телегу. Некоторые умирали по дороге.

Он писал в «Глос»:

Теперь передо мной все жертвы войны; все, кто не могут удержать в руках штык и еле переставляют ноги, все истощенные, беспомощные и слабые. <���…>

Идет один из последних. Маленький, щуплый, лицо без растительности, молодой парень, совсем подросток с впалой грудью. Ноги под ним неудержимо трясутся на каждом шагу. Зачем его сюда прислали? Куда ему – ребенку – карабин? <���…> С первого взгляда видно, что он тут совсем не нужен. <���…>

Красивое патриархальное лицо русского мужика.

– Сколько лет? – Сорок три. – Женат? – Женат. – Дети? – Пятеро.

Забрали по ошибке, слишком много лет и детей. <���…>

– Торос Теофил – истощение. <���…>

– Богданов. <���…> Малярия. <���…> Кац Ицик Шмуль – чахотка. <���…> Станишевский Ян – ревматизм {109} 109 Janusz Korczak, O wojnie, “Głos” 1905, nr 48, w: Dzieła, t. 3, wol. 2, s. 134, 137-138. .