Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

– Печатаем, – сказала она. А дедушка одобрительно закивал.

Первая глава повести «Моськи, Йоськи и Срули» вышла в январе 1909 года в первом номере иллюстрированного литературного двухнедельника для детей «Промык», который издавала Янина Морткович на средства Якуба Мортковича. Подобное открытие нового журнала было очень смелым шагом. Уже само название повести звучало вызывающе. «Одним читателям – возможно, незнакомым с автором, – почудился, видно, антисемитский выпад, другие ощутили себя задетыми в своих эстетических чувствах, а третьи возмущались, что в журнал, предназначенный для польских детей, помещают чуждых и несимпатичных им персонажей. Судя по всему, автора даже пытались убедить смягчить “злосчастное” название, однако встретили решительный отпор» {132} 132 c. , Mośki, Jośki i Srule, “Izraelita” 1910, nr 3, cyt. za: Dzieła, t. 5, s. 362. , – писала рецензентка, Роза Центнершвер.

Евреи – воспитатели польской детворы? Хороший повод для атак со стороны эндэшников. И однако, несмотря на неблагоприятную атмосферу, дебют Корчака в роли писателя для молодежи имел большой успех. Никто еще не выводил еврейских детей как полноправных, полнокровных литературных героев. Внезапно они сделались близкими. А казались обитателями неведомых дальних земель, хотя жили в том же самом городе. Рецензенты хвалили автора за то, что он затронул общественную проблематику, которую до того все обходили, за достоверные реалии, пробуждающие воображение и совесть, за новаторскую, репортажную форму, так непохожую на традиционную морализаторскую болтовню. Некоторые критики открыто признавали, что даже в антисемитских кругах молодые читатели прониклись симпатией к Моськам, Йоськам и Срулям.

В редакцию приходило множество писем от восхищенных читателей. Тех, которые жаловались, что приключения Йосек закончились, редакция утешала, что скоро начнутся приключения Яськов. И действительно, с 1 октября 1909 года в «Промыке» начала печататься следующая повесть о лагере под названием «Юзьки, Яськи и Франки». Позднее обе повести вышли отдельными книгами в издательстве Мортковича: первая в конце 1909-го, вторая в 1910-м.

Как и в «Моськах…», композиция «Юзек…» продиктована ходом событий. То есть: сбор на вокзале, разделение на пары, прощание с родителями, посадка в поезд. Только имена в списке звучат иначе:

Там смотритель вызывает по тетрадке:

– Фридман, Миллер, Гринбаум, Бромберг.

А здесь:

– Ковальский, Гурский, Франковский, Трелевич.

В остальном все то же самое {133} 133 Janusz Korczak, Józki, Jaśki i Franki, cyt. za: Dzieła, t. 5, s. 100. .

Само собой, повторяются лагерные ритуалы и приключения. Переодевание в форму. Распределение дежурств. Обязанности и запреты. Ссоры и драки. Приговоры суда. Не слишком суровые. Но прежде всего – захватывающая игра в корабли, которые дети строят на деревьях. В морской бой на Насосном море у колодца. Строительство шалашей и домиков. Купание в реке. Поход в гости к девочкам в соседнюю Зофиювку. Вылазки в лес за земляникой. Театральные постановки. И сказки на ночь. Банальные на первый взгляд события, которые озаряют невеселую действительность и остаются в памяти на всю жизнь, как песни, что постоянно напевает Олька, портниха, хоть она была в лагере только раз, давным-давно.

Писателю удался его замысел – показать, что мальчики в обеих повестях, за исключением языка и религии, да иногда одежды, ничем друг от друга не отличаются. Есть среди них и сорванцы, и дурни, хитрецы и простаки, веселые, грустные, запуганные, храбрые, славные, занудные. Они так же играют, злятся и смешат других, мужественно справляются с тяжким своим житьем и точно так же тревожатся, что дома беда: часто неделю напролет приходится есть один сухой хлеб с чаем, отец лежит в больнице, а когда умер младший братик, его не на что было похоронить.

И все же – хотя объективно повести одинаково трогательны – первая из них, о еврейских детях, сегодня читается с болью в сердце. Судьба распорядилась так, что за пару километров от Михалувки, за Малкиней, в деревне Треблинка, во время Второй мировой войны немцы построили концлагерь. В августе 1942 года с того самого вокзала, той самой дорогой, что и за тридцать пять лет до того, Доктор вместе с очередным поколением воспитанников отправился в свое последнее путешествие.

Поэтому каждое предложение «Мосек…» вызывает ассоциации, от которых невозможно отделаться. Это разделение на пары на вокзале, посадка в поезд, беспокойство: куда едем? И вера, что ничего не случится, ведь «пан» едет вместе с нами. Эти печаль и страх, спрятанные под мальчишеским озорством. А Корчак? Как будто он, дописывая последнюю главу, предчувствовал то, что случится:

В тот последний вечер, на последнем закате, родилась последняя сказка лагеря – странная и неоконченная.

– А может, не возвращаться в Варшаву? Может, стать в пары, взять флажки, запеть марш и отправиться в путь?

– Куда?

– К солнцу.

Долго придется идти. Но что с того? – Спать будем в поле, на жизнь заработаем. – В одной деревне Гешель поиграет на скрипке, нам дадут молока. В другой Ойзер расскажет стихи или Арон – интересную сказку, и нам дадут хлеба. Где-нибудь опять споем или работать в поле поможем…

Для хромого Вайнрауха сделаем тележку из досок и, когда устанет, будем его везти.

Будем идти долго-долго – идти, идти, идти… {134} 134 Janusz Korczak, Mośki, Jośki i Srule, cyt. za: Dzieła, t. 5, s. 95.

Когда с высоты сегодняшнего дня мы смотрим на чужую завершенную биографию, события, как в немом кино, бегут в ускоренном темпе и складываются в ясное повествование. Кажется, будто это судьба пролагала путь, которым шел герой. Становятся очевидны все повороты и случайности, которые определили жизненный выбор. А ведь все могло сложиться иначе.

Что, если бы варшавский педиатр Генрик Гольдшмит, приобретающий все б о льшую писательскую славу, пришел к выводу, что его настоящее призвание – литература? Что, если бы он не встретил панну Стефанию Вильчинскую? Что, если бы панна Стефания отдала сердце кому-то, кто ответил бы ей взаимностью, – и создала семью? Возник бы тогда Дом сирот или нет? Смог бы он просуществовать так долго и войти в легенду?

Случилось так, как должно было случиться. В 1907 году почтенные варшавские евреи – традиционно настроенные и ассимилированные, из буржуазных и интеллигентских кругов – создали общество «Помощь сиротам». Оно должно было опекать осиротевших и самых бедных детей иудейского вероисповедания, обеспечивать их одеждой, пропитанием, жильем и оказывать материальную поддержку. Устав Общества предполагал также строительство – по мере притока средств – приютов и детских домов. Предполагалось, что финансовую базу «Помощи сиротам» будут составлять пожертвования, оставленные по завещанию деньги, подарки натурой. Основателями Общества были меценат Максимилиан Голдбаум, Соломон Беркман, Людвика Бродзка, Эдвард Кобринер, Моисей Проз, Мауриций Майзель. Чуткость к судьбе бедняков и сирот веками были частью еврейской традиции. Так что пожертвования сыпались щедро.