Иоанна Ольчак-Роникер - Корчак. Опыт биографии

Эту инициативу подхватил доктор Исаак Элиасберг, работавший в детской больнице Берсонов и Бауманов на Слиской. Когда в 1905-м туда устроился Генрик Гольдшмит, Элиасберг быстро с ним подружился, хотя был почти на двадцать лет старше нового товарища. Он нашел в нем тот же порыв изменить мир к лучшему, ту же общественную чуткость, что были свойственны ему самому, и в 1908 году без труда уговорил его вступить в Общество.

Насколько сильно нужна помощь, женщины из новой организации увидели тогда, когда провели инспекцию в еврейском детском доме на улице, nomen omen, Дзикой [25] Nomen omen (nomen et omen, лат.) – «имя и знамение», «говорящее имя». Название улицы, Dzika, означает «дикая». . В большой частной квартире толпились одичавшие «подопечные», лишенные опеки, – беспомощные, заплаканные малыши и буйные, драчливые подростки – все голодные, тощие, грязные, одетые в лохмотья, больные. На принесенную работницей картошку в мундире они набросились, как звери. Гигиенические условия были ужасны. Вши, чесотка и прочие бесчисленные болезни. Ни капли заботы со стороны директрисы детского дома, которая воспользовалась своей должностью – оплачиваемой из общественных фондов – в корыстных целях.

Общество решило как можно скорее ликвидировать приют и переселить детей в другое, более подходящее место, где им смогут оказать всестороннюю медицинскую и педагогическую помощь. В деле приняла горячее участие жена доктора Элиасберга, Стелла. Сначала нашли временное жилье в деревне под Варшавой, потом, в 1909 году, сняли и отремонтировали дом, раньше принадлежавший монастырю, на улице Францишканской, 2. Хотя дом не очень подходил для этой цели, его обставили и оборудовали так, чтобы детям было максимально удобно. Туда заселили обогретых и подлеченных воспитанников, число которых за это время выросло с четырнадцати до пятидесяти. Началась нормальная жизнь, учеба и игры под присмотром внимательных опекунов.

Ответственность за дом на Францишканской взяла на себя жена Элиасберга. Но рабочих рук постоянно не хватало. Поэтому, когда работать вызвалась дочь их друзей, Стефания Вильчинская, предложившая бескорыстную помощь, Стелла охотно приняла предложение девушки. В 1909 году панне Стефе, барышне из состоятельной ассимилированной еврейской семьи, было двадцать три года. До этого она изучала естественные науки в Женевском и Льежском университетах. Теперь она вернулась в Варшаву и искала цели в жизни. По примеру тогдашних эмансипированных девушек, вместо того чтобы смиренно ожидать замужества, она хотела участвовать в общественной деятельности. Оказалось, что Стефа прекрасно находит общий язык с детьми (те обожали ее), а кроме того, обладает организационным талантом. Она быстро стала незаменимой в детском доме.

Однажды пани Стелла уговорила сотрудника мужа, доктора Гольдшмита, прийти на Францишканскую и посмотреть художественную постановку, которую воспитанники подготовили для варшавских зрителей – богатых филантропов, поддерживающих приют. Выступление было посвящено Марии Конопницкой, а ее стихи о печальной доле детей, чрезвычайно популярные в то время – взять хотя бы «В подвальной комнате», – идеально подходили для того, чтобы тронуть сердца благодетелей.

Здесь возникает сентиментальная картинка. В зале – еврейские дети, с наголо остриженными головками, в чистенькой, хоть и бедной, одежде. Они поочередно выходят в середину зала и дрожащими голосками читают стихи, которые учили всю неделю. Остальные взволнованно слушают. Маленьким актерам подсказывает текст молодая темноволосая женщина материнского вида. Когда выступление заканчивается, дети подбегают к ней и прячутся в складках ее длинной юбки. В дверях стоит стройный, рыжеватый, слегка лысеющий мужчина в очках. Он растроган и не может сдержать слез.

Вероятно, в тот день Генрик и Стефания повстречались впервые. И это было то самое стечение обстоятельств, тот поворотный пункт, который определил дальнейшее развитие нашей повести. Он понял, чего на самом деле хочет, почувствовал, что его истинное призвание – воспитательная работа и что он готов приложить все усилия, чтобы создать для «ничьих детей» настоящий дом, красивее и современнее, чем старые монастырские постройки. Она, восхищенная его пылом и личным обаянием, решила, что пойдет той дорогой, которую он укажет. Но разве такие решения принимают внезапно, под влиянием момента?

В 1909-м Генрику был тридцать один год, он стоял на распутье. Он уже достиг литературных успехов: все, что он до этого публиковал, принимали очень хорошо. Читатели были в восторге. Рецензенты писали: «Вот это талант!» Но автор не относился к похвалам слишком серьезно. В литературной среде это, должно быть, вызывало удивление. Разве для писателя-дебютанта хорошие рецензии – не самое важное в жизни?

Тем временем доктор Гольдшмит, вместо того чтобы приняться за написание новых произведений, занимался другими делами. Конечно, он писал. Но – в профессиональные издания. Писал о роли домашних весов в уходе за младенцами. О том, что из-за недостатка материальных средств закрылись больничные отделения. О значении свежего воздуха и подвижности в развитии детей. Читал лекции – о диете новорожденных, о детях-инвалидах, о том, как за границей заботятся о брошенных детях. Его публичные выступления, очевидно, пользовались успехом, раз варшавский оберполицмейстер в своем рапорте для департамента полиции докладывал: «Для пополнения своих фондов Левое крыло Польской социалистической партии намеревалось провести в Варшаве ряд лекций литераторов Генрика Гольдшмита и Людвика Кшивицкого, но по получении сведений о цели доходов от лекций таковые были запрещены» {135} 135 Józef Miąso, Poglądy Ludwika Krzywickiego na rolę i zadania oswiaty dorosłych, “Studia z dziejów oświaty i wychowania”, t. 4, Wrocław 1961, s. 235; cyt. za: Maria Falkowska, Kalendarz…, dz. cyt., s. 131. . Быть может, именно из-за этого доноса Корчак был арестован и некоторое время провел в тюрьме на улице Спокойной, в одной камере со своим наставником Людвиком Кшивицким.

Он все время колебался между медициной и педагогикой. Общественный деятель, учитель, бунтарь все чаще побеждал писателя и врача. Дело в том, что врач давно уже с отчаянием ощущал, что он бессилен изменить судьбу своих бедных пациентов. Он мог здесь и сейчас спасать здоровье, иногда – жизнь. Мог задержать того или иного на пару дней в больнице, чтобы ребенок набрался сил в хороших условиях. Но что дальше? Снова бездомность, улица, голод, в лучшем случае сырой, переполненный людьми подвал и ежедневный непосильный труд.

Мечта о создании хорошего гнезда для детей сопутствовала ему с самых ранних лет. Наверное, он был глубоко тронут, найдя в лице Стефании Вильчинской единомышленника. Встреча с родственной душой, наделенной такой же чуткостью, теми же духовными потребностями, так же видящей мир, – это большое событие. Между двумя людьми рождается понимание, которое определяет их выбор жизненного пути. Иногда такое понимание перерастает в любовь. Иногда нет.