Михаил Левитин - После любви. Роман о профессии [сборник]

Ей хотелось наблюдать церемонию вручения, хоть через глазок, хоть в сторонке: «Как, ну как это у них делается, вспомнить бы!»

Но выкатившаяся из глубины коридора («Как щенок, которого позвали!») ее дочь и этот воинственный мальчик стояли неподвижно.

«Ну, чего вы стоите? Дай, дай ей розы, можешь даже чмокнуть!»

«Мама!»

«Что стесняться? Ты же именинница!»

Дети посмотрели так, что она заторопилась:

«Ладно, ладно! Тогда заходи в дом, не стой на пороге. Я не понимаю — какие у вас могут быть тайны?!»

И ушла.

«Что случилось?» — спросила Ирина.

«Я пришел тебя поздравить».

«Спасибо».

«Тебе нравятся эти цветы?»

«Да. Что случилось?»

«Ирина, я купил их для тебя… Скажи, ты не могла бы как-нибудь обойтись без них? За углом в „Букинисте“ появилась одна книга…»

«И тебе не на что ее купить?»

«Да!»

Ирина засмеялась тоненько и высоко, почти неслышно (так плачут взрослые женщины, так смеются дети), и обняла шею Кузы, несчастные глаза мальчика стояли перед ней.

«Сейчас, — шепнула она, становясь серьезной. — Сейчас, подожди, я оденусь».

Через несколько минут на соседней улице девочка в зеленом сарафане, мальчик в сандалиях на босу ногу бойко и радостно распродавали розы. Куза всё время переспрашивал удивленно:

«Ты не обижаешься на меня, не обижаешься?»

«Но ты ведь их мне купил?»

«Кому же еще?»

«Вот и хорошо!»

Не пойманные милицией, не узнанные знакомыми, собрали ровно на книгу — пять рублей.

Теперь оставалось рассказать Ирине о случившемся. Куза мял в руках некролог, объяснял, заикался…

«Так что я зайти в магазин не могу, пока не могу, понимаешь?»

«Ладно, я сама куплю. Повтори, как она называется?»

«Книга о Камерном театре».

«Так книга называется?»

«Ну да, да! „Книга о Камерном театре“».

«Книга о Камерном театре»…

Ирина пошла к «Букинисту».

«Стой, стой!»

«Что еще?»

«Только ты не лезь на стремянку, хорошо? Пусть сам достанет!»

«Почему?»

«Неважно, я очень-очень прошу тебя!»

Куза крутился у витрины, вглядывался, но блики мешали, удавалось рассмотреть только плечо кассирши, находящееся в постоянном движении, и фосфоресцирующую копию какой-то огромной картины…

«Книги нет», — сказала Ирина,

«Что?»

«Книгу купили вчера».

«Кто купил? Кому она нужна, кроме меня, эта тоска?»

«Купили».

И дети подумали в этот момент о проданных розах…

Потом Куза взял девочку за руку, так, для смелости, и оба, войдя в магазин, направились к двери с табличкой: «Прием книг у населения». Кузе показалось, что продавец за прилавком сделал такое движение, будто хотел схватить его.

В крошечной комнате за столом сидела немолодая женщина с брезгливым выражением лица.

«Без паспорта нельзя, — сказала она. — Без документов книг не принимаем».

«Мы…»

«Без паспорта не возьму. Мало ли зачем вы продаете! Может, на папиросы!»

«Да нет у нас ничего! Посмотрите! — и Куза поднял пустые ладони вверх. — Нам справка нужна».

«Справка? Справок не даю».

«Нам нужно узнать, кто сдавал „Книгу о Камерном театре“, адрес этого человека».

«Справок не даю».

«У вас же должно быть записано, пожалуйста, посмотрите, ну пожалуйста».

Куза канючил с самым сиротским, жалостливым видом, толкнув при этом Ирину.

«Мы вас очень просим», — сумела сказать она.

«Да не могу я! Что ты пристал, зачем тебе справка, может, ты перекупщик?»

«Я не перекупщик! — Куза думал недолго. — Мне сказали… эта книга… о моем отце… я сирота». — Он заплакал.

Женщина жалостливо посмотрела на Ирину:

«Не врет?»

«Что вы!»

Тогда приемщица встала из-за стола и, переваливаясь, пошла куда-то в угол.

«Я с больной рукой, — причитала она, — с больной рукой! А тут ищи, ройся… Какая, ты говоришь, книга?»

«Книга о Камерном театре».

А потом нестерпимо долго писала приемщица на клочке бумаги детским почерком: «Подбельского, 15, кв. 72. Гуськова Любовь Андреевна».

На улице — солнце. А здесь — погруженная во тьму лестничная площадка, и кажется — из всех трех высоких дверей кто-то на них смотрит. Неразличимы номера квартир. Не найдя звонка, Куза постучал.

«Кого?» — мгновенно раздался властный женский голос.

«Нам Гуськову Любовь Андреевну».

«Не живет».

«Почему?» — испугался мальчик.

«Что за идиотский вопрос? У нас такой нет, вот и всё!»

«Это какая квартира?»

«Не та, что вам нужна. Не стучать больше!»

Потом зашептала старушка:

«Вера Андреевна, что им нужно?»

«Ищут Гуськову».

«Любку? Так это же рядом».

«Нужно — найдут!»

И Куза представил обладательницу властного голоса: обязательно низкорослую полную даму с недокуренной папироской во рту, нет, не полную — рыхлую, но с очень энергичными бестолковыми жестами. Ей всюду тесно, она задыхается. И подошедшая к ней аккуратненькая старушка, вероятно, со страхом и уважением смотрит, как атласный шар лифа выкатывается из байкового халата дамы.

Сопровождаемые шумом туалетного бачка, они идут от входной двери к своим комнатам: дама — зло курить и думать, старушка — переживать.

Перейдя к квартире напротив, дети прислушались, прежде чем стучать, за дверью, тоже притаившись, тяжело дышал пес, и под его охраной с веселыми восклицаниями: «Ты — похая, я — похой» — топал копытцами в пол чей-то ребенок. Средняя дверь, звеня многочисленными цепочками, распахнулась, и два света, солнечный и электрический, опережая друг друга, проникли на площадку. А в проеме двери стояла женщина, за которой — вся перспектива длинного коридора с раскладушками вдоль стен, подвешенными над головами детскими санками, и в самом конце, пучась, выползала хлопьями из эмалированного таза сизая пена, хлюпаясь на табурет. Шла великая стирка.

«Что, не говорят, гады, где я живу, да? Вот злодеи, тюкнутые! — И она погрозила одной из дверей. — А я тут живу! Проходите!»

«Мы ищем Гуськову Любовь Андреевну».

«Ну а я про что? Давайте, давайте!»

Немолодая женщина, такого чистого и белого вида, будто в молоке вымоченная, она катилась впереди детей на кухню. Именно катилась — катастрофически кривые ножки образовали под ней как бы колесо. Но это не уродовало Гуськову Любовь Андреевну.

«Здесь я принимаю, — сказала она. — Тута моя резиденция. Вы от кого?»

«Из магазина…» — начал Куза, в ужасе сознавая, что никаких книг в этом доме быть не может, тем более о Камерном театре. И вид одиноко стоящей на кухонном столе бутылки подсолнечного масла окончательно подкосил мальчика. Была еще надежда на чердак, если, конечно, есть в этом доме чердак! На какие-то выброшенные прежними владельцами старинные чемоданы…

Ирина заговорила:

«Любовь Андреевна, скажите, пожалуйста, это вы сдавали несколько дней назад в букинистический „Книгу о Камерном театре“?»