Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

«Бери, Марк! Молодой ты. Зубы крепкие. Много-много есть надо. Айе хватит. Тайга прокормит. Бери, а то сердитым буду».

Марк ушел с каменной косы, а Айя долго еще стоял, опираясь на свое древнее ружье. Потом и он исчез в тайге.

Города, дома, люди — всё казалось Марку давно промелькнувшим сном. На самом деле — нет городов, домов, людей, а вся земля вот такая дикая, неисхоженная, как та, что перед ним раскрывалась. И только две реальности существовали для него: его путь и большеглазая, яркоротая девушка в конце пути, повторяющая снова и снова:

«Марк, вернись, я совсем одна. И так боюсь!»

Прошло три дня, прошло две ночи, и наступила ночь третья. Может быть, завтра Марк увидит железную дорогу, обещанную стариком-нанайцем — шел он очень быстро — а может быть, и через год. Но если даже через год, он всё равно дойдет. Он шел вдоль берега. Не удалось и сегодня догнать того, что двигался впереди. С ним, как сказал Айя, черная собака. Опять не удалось догнать, а день уже вытеснен ночью. Марк облюбовал для ночевки группу кедров на самом берегу реки, сбросил под ними мешок, поставил ружье, хотел было начать собирать валежник для костра, как заприметил вдалеке огонек. Должно быть тот, с собакой. Прикинув на глаз расстояние и решив, что огонь горит метрах в семистах, не больше, Марк отправился дальше. Но он обманулся, ему пришлось идти долго. Река в этом месте круто загибается, образует дугу. Марк был на одном ее конце, костер горел на другом — на глаз близко, а на самом деле далековато. Часа два пробирался он по берегу. Костер давно пропал из вида, но если идти вдоль реки, то обязательно придешь на него. Когда он уже решил, что ему не дойти и лучше остановиться и заночевать, далеко по реке увидел он огонь — крошечное золотое пятно в кромешной тьме.

Большой пес стоял у костра, повернувшись головой туда, откуда шел Марк. Он не рычал, не лаял, не двигался. Марк, заприметив его, остановился. Легонько свистнул, но пес на Марков привет никак не реагировал. Костер догорал. Протянув к нему ноги, под деревом спал человек. Марк принес сухого валежника. Вышел к реке и вернулся с водой в котелке. Поставил котелок на огонь, начал ужинать. Из всего, что ему дал с собой в дорогу Айя, оставалась еще вяленая оленина и хлеб. Сухое мясо раздиралось на длинные волокна, эта мясная вермишель была соленой, твердой, но если подержать ее во рту не глотая, то она размякнет, и тогда станет вкусной и сочной. Марк отдирал волокна, медленно жевал их, а пес стоял на коротких мохнатых лапах и упорно смотрел на него. Бросил он ему несколько волокон, тот подхватил их на лету, незаметно проглотил и снова принял ту же позу окаменелой неподвижности. Спящий пошевелился, приподнял голову.

«Вставайте, будем чай пить», — сказал Марк.

Человек молчал. Теперь он опирался на локти, рассматривал Марка. Он должно быть очень высокого роста, так как ноги почти дотягиваются до костра. Поджал их, убирая подальше от огня. Удлиненное лицо с неряшливой бородкой, какие отрастают у очень молодых людей. Беловатые волосы на голове. Седой? Нет, скорее светловолосый.

«Хотите чаю?» — спросил Марк. — «Сахару, правда, нет, но заварка еще имеется».

«Нет, я не хочу чаю», — сказал человек.

«У меня есть вяленое оленье мясо и хлеб», — предложил Марк.

«Спасибо, я сыт», — сказал человек и откинулся на спину. Помолчали.

«Вы, кажется, побриты?» — сказал вдруг человек. — «Если у вас есть бритва, то я вам буду очень благодарен».

У Марка бритвы не было, но он научился довольно ловко пользоваться лезвием безопасной бритвы, закрепленным меж двух палочек.

«Я побрею вас утром», — сказал Марк. — «Мое бритвенное сооружение сложное и опасное».

«Спасибо», — односложно сказал человек.

Марк подождал, но человек затих, и тогда он спросил его, кто он? Ответа не было, человек спал. Марк лег с другой стороны костра, с наслаждением вытянулся. Человек, которого он догнал, не хочет вступать в разговор. Странно! Может быть, устал и завтра будет другим.

Таежную тьму, кажется, можно взять в руку и на ощупь определить, какая она тяжелая и плотная. Костер догорал; он уже не отгонял тьму, а изнемогал в борьбе с нею, превратившись в груду жара, выбрасывающего короткие язычки синего пламени. Тьма мертвая; без конца и края тьма, окутала весь мир, и ничего уже нет, всё стерто, поглощено. Немыслимо, невероятно, чтоб нашлась сила, способная поколебать эту тьму, отодвинуть ее, или хотя бы ослабить. Но вот, далеко-далеко, родился слабый свет. Робко, неуверенно он вошел в царство тьмы, начал крепнуть и вдруг, во мгновение ока, набросил на тайгу огромный ковер переливчатого серебра. Это внезапное чудо совершила луна. Она послала авангард светлых лучей, а потом и сама выплыла на небо — уверенно, властно выплыла, давая всему миру видеть, что это она, голубая луна, владычествует над тьмой и побеждает тьму. Темная громада тайги превратилась в серебряное море. Заиграли переливами листья деревьев, пролегли по реке светлые, зыбкие дороги, поплыли в вышине облака. Самые шаловливые из лунных лучей пробежались по вершинам деревьев в поисках лазеек и, найдя их, юркнули вниз, заметались меж деревьев, сплелись в причудливый хоровод на лесной траве, на живых и мертвых древесных стволах. Дерзкий прорыв лучей был таким неожиданным, что молодой медведь, отдыхавший под кустом, тихо рявкнул. В другом месте лунный луч храбро побежал к тигру, терзающему добычу. Тигру показалось, что это приближается враг, он грозно зарычал и со всей силы вонзил когти в лунный блик, но тот невредимым выскользнул из-под страшной лапы и побежал дальше, выхватив по пути голову мертвого пятнистого оленя, пожираемого тигром. Вверху загудели дикие пчелы: спотыкаясь о бугристые края, лунный луч проник в их дупло, и пчелы сердитым гудением хотели остановить светлого вторженца. Не успели успокоиться пчелы, испуганно закричала птица, а на ее крик откликнулись другие птичьи голоса, которые, очень рассудительно, сквозь сон, сказали: «Замолчи! Ведь это только луна».

Черный пес лежал, положив голову на передние лапы. Огонь уже погас, раскаленный жар покрылся налетом черной золы, а пес всё такими же строгими, неподвижными глазами смотрел в чрево умирающего костра. Острый, всё примечающий нюх собаки должен был ловить запахи тайги, в которых так много привлекательного; скорее всего пес и ловил эти запахи, но они не волновали его. Близко прошмыгнул какой-то мелкий зверек — совсем легко было бы догнать его, но собака осталась неподвижной. На берег выпрыгнули две козули. Если б беспечные шалуньи знали, что за ними следят глаза большого и страшного пса, они не пили бы так долго и так спокойно.

Серебряно-голубой свет щедро струился над миром. Марк спал, укрывшись рваной малицей — заснул и ни разу не пошевелился — но тот человек, которого он застал у костра, если и спал, то урывками и очень беспокойно. Во сне он издавал протяжные стоны, и в таких случаях собака приподнимала голову и глядела в его сторону. Потом он проснулся и сел, словно какая-то мысль подняла его. Он принес охапку валежника, усилил костер. Присев к свету, что-то писал в тетради. Марк спал, ничего этого не видел.