Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

______________________

Мы готовы к отъезду в тайгу. Оказывается, нас идет не так уж и мало, около полутысячи людей. Начальником является уполномоченный ОГПУ, тот самый, который запретил мне ехать в Хабаровск. Но мое непосредственное начальство — инженер Затецкий. Вежлив, воспитан, деликатен. По-видимому, из бывших. Может быть поляк, но обрусевший. Много лет работает в ОГПУ по вольному найму. О том, что он был когда-то заключенным, я узнал случайно из слов начальника нашей экспедиции. Затецкий очень опытный специалист. Он строил шахты. Прекрасно, по-видимому, знает золотодобычу. По совести говоря, я совершенно не знаю, зачем я ему нужен. Разве только в качестве проводника.

Сегодня Затецкий принес мне Хабаровскую газету. В ней опубликована беседа корреспондента со мной. На этот раз я не обрадовался, а разозлился. Экая скотина, этот корреспондент! Он беседовал со мной, но я ничего подобного тому, что он написал, не говорил. Пошел к уполномоченному ОГПУ. Тот внимательно прочитал газету и спрашивает: — С чем же вы не согласны? Все как будто правильно.

Но ничего подобного я корреспонденту не говорил — настаивал я. — Все, что написано — его выдумка. Я говорил с ним об угле, а не о себе. Смотрите, что он пишет. Я наугад ткнул пальцем и прочитал: «Я горжусь, что живу и работаю в стране, которую ведет вперед товарищ Сталин». Ничего подобного я ему не говорил.

А разве вы не гордитесь, что живете и работаете в стране, которую ведет товарищ Сталин? — спрашивает уполномоченный.

Ну, горжусь, конечно, — мнусь я, — но к чему об этом кричать? Или вот еще: «Для советской молодежи, к которой я принадлежу, великим примером подражания является товарищ Сталин». Даже разговора об этом не было!

А вы полагаете, что это не так? — все тем же гнусно-тихим голосом говорит уполномоченный, который не может или не желает понимать меня. — Вы находите, что это неправда?

Я смотрю в его холодные глаза и мне становится противно.

— Конечно это правильно, но я этого не говорил.

— Я уверен, что вы об этом думали, а задача советской печати выражать сокровенные мысли советских людей — нравоучительно замечает уполномоченный. — Почему сокровенные? Потому, что наши люди не умеют выразить их и таят про себя. Вот печать и выражает их за вас.

«Издевается он надо мной, что ли?» — думал я. А он тем временем продолжал:

— Между прочим, все эти слова вписал я. Вы очень много говорили об угле, но уголь засекречен, и я вычеркнул сказанное вами. Из присущей вам скромности, вы мало говорили о своих чувствах, которые не могут быть засекреченными. Я восполнил этот пробел и, надеюсь, точно выразил ваши мысли. Не так ли?

Я ушел от него словно оплеванный. Зачем они так? Я ведь действительно хочу послужить родине. Сталин для меня великий человек, которому надо подражать. Но зачем же уполномоченному ОГПУ выражать мои чувства, я мог бы и сам. В этом есть что-то постыдное.

______________________

Почти месяц ничего не записывал. 28 сентября мы покинули Когочу, и только 21 октября добрались к угольному району. Пройти было не легко, но прошли. Беда в том, что нет хороших карт: никто эту местность не изучал. Сначала мы пытались двигаться по нашим картам, но из этого ничего не выходило. Там, где на карте тайга, мы попадали в болото. Русла рек на картах нанесены небрежно, и нам приходилось по два раза переправляться через одну реку, Но все это ничто по сравнению с болотами. Маленькой группе еще можно пройти через них, но большому отряду это было невозможно. Приходилось все время уклоняться в сторону, и в результате, чтобы добраться до места, нам пришлось пройти не 400 километров, а не меньше шестисот.

Наша экспедиция состоит главным образом из охранников. Их больше четырехсот человек. Несколько десятков людей относятся к гражданской группе, к которой принадлежу и я. С нами движется большой обоз из сотни пароконных подвод, заполненных грузами. Главным образом везется продовольствие. Но на каждой подводе мотки колючей проволоки. Зачем — не знаю.

______________________

Уже пятый день мы находимся на месте. Все работаем на постройке большого дома. В тайге рубятся огромные бревна. Пристегивается запряжка из десятка лошадей и бревно волоком доставляется к месту.

Половина охранников занимается колючей проволокой. Мне как-то жутко сознавать, что сюда придут заключенные. Единственно, что здесь готово для них — это площадки, обнесенные проволокой и с вышками для охраны. Иногда мне кажется, что я виноват в том, что этих пока еще неизвестных мне людей приведут сюда и заставят добывать из-под земли уголь, найденный мною. Но всегда в этих случаях на помощь приходит рассудок, который снимает с меня сознание вины. В конце концов, заключенные все равно должны работать. Каждый из них заслужил свою участь. Правда, я много слышал, что арестовывают и без оснований, но я в это не верю. Ведь никто же не арестовывает меня, раз я ни в чем не виноват.

______________________

По-видимому, закончив дом, предназначенный для охраны, вольнонаемных и комендатуры лагеря, мы начнем строить помещения для заключенных.

______________________

Странно, но мы прекратили работу. Большой дом готов, и мы в нем поместились. После палаток, так приятно почувствовать над головой надежную крышу. Охранники быстро устроились в доме — бараке, и теперь целыми днями режутся в карты. Надо будет поговорить с Веселым. Веселый — это начальник нашей группы, тот самый уполномоченный из Когочи, о котором я уже писал. Это имя удивительно не подходит к нему; трудно представить себе менее веселого человека, чем он.

______________________

Поговорил, и такое ощущение, словно наглотался какой-то гадости. Я подошел к Веселому, когда он разбирал бумаги в своей комнате. Спросил его, как о само собой разумеющейся вещи, когда начнем строить дома или бараки для заключенных. Даже глупо пошутил, сказав, что проволочные заграждения все-таки ненадежная защита от холода. Веселый посмотрел на меня и спросил: — Вы серьезно полагаете, что мы будем строить помещения для заключенных? Не находите ли вы, что было бы странным, чтобы войска ОГПУ занимались этим?

— Но позвольте, как же будут заключенные? Ведь уже зима близко.

— Предоставьте им об этом позаботиться самим. Вы увидите, что человек живучее животное.

— Но все же, как можно приспособиться, попав на квадрат земли, окруженный колючей проволокой? Вы знаете, что значит зима…

— Знаю очень хорошо. И знаю еще многое, чего вы никогда не будете знать. В частности, знаю, что нельзя вмешиваться не в свое дело.

Намек был достаточно ясным, и я ушел от Веселого. Долго бродил по тайге. Обошел площадки, обнесенные колючей проволокой. И все-таки не понял, как могут на этих квадратах выжить люди! Сегодня падает первый снег. И зачем только взяли меня сюда! Я ведь понимаю неизбежность иметь заключенных. В такой большой стране, как наша, всегда будет известное количество преступного элемента, который должен быть от общества изолирован. Поэтому тюремщики тоже нужны нашему социалистическому обществу. Но я-то ведь не хочу быть тюремщиком!