Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

______________________

Мне кто-то говорил, что преступника тянет на место преступления. Я кружил по тайге, кое-как добывая себе и Каро пищу. Ружье — единственная моя надежда. Над тем местом, где произошло побоище, носятся стаи птиц. Сегодня я снова на сопке, с которой все тогда видел. Зловоние разложившихся трупов. Между трупами шныряют волки и лисицы. Среди зверей — мир, так как пищи хватает на всех. У опушки леса горят костры, много костров. Я вижу вокруг них людей, много людей. Они варят мясо. Какое мясо? Не то ли самое, какое пожирают волки и птицы? Между людьми и хищниками мир. Все здесь хищники. У всех одинаковая пища.

Куда и зачем я иду? Ведь все для меня кончено, с этим жить нельзя.

______________________

Почему я держу путь к Когоче? Увидеть Марию? Но это выше моих сил! Я чувствую себя так, как должен чувствовать человек, насквозь проеденный проказой. Нет Петра Новикова, а есть страшная проказа, которая пожрала Петра с его душой; с его надеждами, чувствами, волей. Это даже страшнее той, островной проказы, потому, что там гниет тело, а тут сгнил человек. Могу ли я? Могу ли принести все это Марии, заразить и ее тем, что несу в себе? Ребенок… Боже, Ты знаешь! Еще до того, как ему увидеть свет, его отец погасил для него свет. Зачем я иду к Когоче, когда в другой стороне есть одно-единственное место, где я еще могу быть?

______________________

Вечером подошел какой-то человек. Он ел вяленую оленину, пил чай, а теперь спит под деревом. Сама судьба послала его мне — он принесет эту тетрадь тебе, Мария. Ты поймешь, и мама поймет, что после всего, меня больше нет. Ужас встречи с вами, любимые и дорогие, немыслим, невероятен, непереносим. Я знаю, что вы обе захотите помочь мне, но помочь мне нельзя. После всего, жить нельзя. Вы будете стараться, чтобы я забыл все это, но я не могу забыть и не должен забыть. Милые, дорогие, простите меня. И когда ты, Мария, дашь жизнь нашему ребенку и он, подросши, спросит об отце, скрой от него правду. Она может отравить ему душу. Если даже частица того, что я ношу в себе, перейдет к нему — он погибнет. Молю тебя, Мария, прости меня за все, моя единственная, и помоги маме пережить мой уход от вас.

Сейчас я разбужу этого спящего человека и отдам ему тетрадь. Прощайте и простите, и когда будете думать обо мне, то всегда помните то, что я вам сейчас говорю: с этим жить нельзя!

______________________

Жуткое горе одинокого, потерянного человека потрясло Марка даже больше, чем то страшное, что он описал в своей тетради. В том, что он на писал, многое было недосказано, многое выражено бегло, без желания раскрыть все и всё объяснить, но одно было несомненно — человек сломлен. Поражен в самое сердце, полон ощущения проказы, сожравшей всего его.

Ночью на Марка наваливался кошмар. Кружился он в страшном хороводе искаженных человеческих лиц, а в центре хоровода был Петр Новиков. Марк спрашивал у него, требовал ответа, но он молчал и лишь страшными, пустыми глазами смотрел на него. Просыпался Марк, вновь засыпал, и опять вокруг него кружился хоровод. Это было так страшно, что он крикнул Петру, что у него должен быть ответ, что не может всё так остаться, не может всё кружиться и не могут человеческие лица быть такими страшными! Словно пожелав, наконец, ответить, Петр вдруг тонко, протяжно загудел. Марк проснулся. Издалека доходил гудок, вонзавшийся в тишину вибрирующим ручейком. Столкнувшись с тишиной, он скоро умолк. Марк затемно двинулся в путь, и утром вышел к тому месту, где на другом берегу реки находится крошечный полустанок. Это от него ночью подавал свой голос паровоз. От полустанка отчалила лодка. Бородатый, мрачно молчащий стрелочник перевез его, а через два часа он с товарным поездом добрался до Когочи.

В райисполкоме, где он бывал и раньше, его с трудом признали. Лохматый, костлявый парень в меховой ветоши мало походил на хабаровского Марка Сурова. Ему дали отмыться, кое-как переодели, и он попросил отвести его в контору геологической экспедиции. Марии Тарповой не было, она ожидалась к двум часам дня из поездки в недалекое село. Марк пошел на телеграф, соединился с Хабаровском. По ленте бежали буквы. Вавилов и Баенко передавали, что рады его возвращению. Поезд на Хабаровск проходил через Когочу в три часа дня, и Марк еще раз побывал в конторе Марии. Она не вернулась. Оставить тетрадь он не решался. Написал записку, что он повстречал Петра Новикова, имеет от него для Марии письмо и, если она не перехватит его, Марка, у трехчасового поезда, то письмо будет оставлено у дежурного по станции.

Поезд стоял на станции всего шесть минут. Он вот-вот тронется, а Марии всё еще нет. Марку ничего не оставалось, как вручить тетрадь дежурному. Войдя в вагон, он выглянул в окно. По перрону бежала высокая женщина. Ей должно быть было очень трудно бежать. Она придерживала руками нижнюю часть живота, сразу можно было определить: носит ребенка. Строгое, несколько остроносое лицо под коричневым платочком. Выбившиеся пряди темных волос. Взволнованный взгляд голубых, неулыбчивых глаз. Приметная родинка у левого угла рта.

Поезд тронулся.

«Я оставил тетрадь дежурному», — крикнул Марк женщине. Он был уверен, что это Мария.

«Товарищ, пожалуйста», — крикнула она. У Марка появилось желание выпрыгнуть из поезда и всё рассказать ей, но мысль, что он ведь ничего не может добавить к тому, что написано в тетради, остановила его. Поезд набирал скорость.

На другое утро Марк был в Хабаровске. У вокзала его поджидал автомобиль.

«А вы знаете, товарищ Суров, вас тут уже совсем в мертвые зачислили. Слух был, что пропали вы в тайге».

Молодой исполкомовский шофер, Сеня, отчаянно сигналил. Автомобиль скакал по ухабам разбитой, изъеденной временем мостовой, на починку которой всё еще не находилось средств.

«Куда везти?», — спросил Сеня.

Марк указал рукой в сторону реки, и он повернул автомобиль. Марк молчал, внутренне сжимался от нетерпения. Вот и домик. Да, была зима, когда он в последний раз приходил сюда. Легонько царапал пальцами по стеклу, а потом трижды стучал. Почти полгода минуло с того утра, когда ушел караван. Дома ли Колибри?

Незнакомая женщина открыла дверь. Улыбнулась. Марк смотрел на нее в растерянности. Его мысли так были заполнены Колибри, что появление другого лица поразило его.

«Вы к нам, товарищ? Заходите, пожалуйста!» — певучим голосом сказала женщина.

Марк вошел в коридор. Сейчас в комнате он увидит Колибри. Переступил порог и остановился — не та комната. Но в этом маленьком коридорчике живет только Колибри, другие жильцы ходят через двор. Кровать с металлическими шариками, простой ночной столик, этажерка с облупившейся краской — всё это было и тогда. Но не было этих кресел, трюмо на том месте, где Марк вешал шубу, пестрых ковриков на стенах.