Клаус Кеннет - 2 миллиона километров до любви

Я рассуждал так: любой индуист в ходе тысячелетних перевоплощений изо всех сил старается создать себе «положительную карму». И если он преуспеет, то это обязательно должно иметь некие внешние проявления. Значит, здесь должно быть много счастливых людей? Поначалу Индия действительно представлялась мне процветающей страной, где все довольны жизнью. Но после года в Калькутте стало ясно, что все совсем не так.

Индуисты отличались тотальным фатализмом, при этом людей вокруг с трудом можно было назвать освободившимися от эгоизма и поглощенности собой. О каком прогрессе и совершенствовании могла идти речь, когда даже крысы почитались как перерожденные святые души (мне довелось и такое наблюдать в Калькутте)? Нет, этот мир вовсе не перерождался к лучшему, и подтверждением тому для меня была нищета, которая царила в городе.

И тем не менее я продолжал проникать в тайны индуизма и не терял надежду, что именно здесь у меня появится возможность убежать от собственных страданий и преодолеть свою несчастливую судьбу. Я жил в индийской семье, где ко мне относились как к родному, потому что их сын, живший в Германии, был моим близким другом. Семейство принадлежало к среднему классу. Мама моего друга была директором школы. Она дала мне много практических советов в моих духовных поисках. Например, подсказывала, когда в городе выступит тот или иной известный индуистский учитель. Мне в каком-то смысле повезло: в отличие от большинства приезжих европейцев я оказался интегрирован в жизнь местного населения и мог ближе познакомиться с социальной средой. Таким образом я смог увидеть индуизм во всем его многообразии.

В Калькутте с ситаром: попытка погрузиться в индуизм через музыку

Чтобы избежать движения по замкнутому кругу сансары, то есть все новых реинкарнаций, необходимо было очиститься внутренне и достичь состояния небытия. Я пытался изъять себя из материального мира, уйти от его иллюзорности, обозначаемой термином «майя». Наблюдая за практиками, которым следуют индуисты (хотя они и различались в разных храмах и у разных учителей), я пытался повторить их опыт. Некоторые прибегали к довольно болезненным ритуалам, например к кастрации, или отправлялись в паломничество вокруг священной горы Кайласа (Эверест) на коленях. Совершаемые мной ритуалы были более щадящими — храмовые жертвоприношения, воскурение благовоний, омовения в водах реки Ганг и чтение книги «Бхагавад-гита». Как и многочисленные адепты индуизма, я надеялся, что смогу подобным образом избавиться от такого несчастья, как перерождение.

Я серьезно занялся йогой — поначалу она казалась мне просто еще одной формой медитации, но со временем стало ясно, что, кажется, она может помочь на моем пути к освобождению от страданий, страха и чувства вины. Правда, ни один гуру не мог дать мало-мальски приемлемого для меня ответа, откуда берется это чувство вины.

Западного человека йога манит тем, что помогает решить психологические проблемы и сулит достижение внутренней гармонии. Она оказывается куда привлекательнее, чем то, что предлагают некоторые христианские священнослужители. Однако невозможно однозначно утверждать, является ли обещанный йогой и индуистской медитацией «глубокий покой» действительно эффективным лекарством от многих бед, или он становится лишь «анестезией». Позже я понял, что такой «эффект снятия боли» приводит к духовному параличу, потому что начисто убивает стремление к очищению и росту. Я пришел к выводу, что индийские практики с их анестетическим действием в итоге отдалили меня от познания собственного «я». Я совершенствовал техники, впервые опробованные в ходе освоения трансцендентальной медитации, чтобы отогнать от себя все приходящие извне мысли. Но выяснилось, что такой подход опустошает душу и ввергает в депрессию.

Так или иначе, все мои духовные «достижения» — состояние, близкое к полету, и ощущение собственной невесомости — не давали мне ничего, кроме весьма кратковременного удовлетворения. Страсти, затаившиеся было на дне души, снова начали поднимать голову. Жажда власти и плотские желания опять овладели мной. Хуже того: чем больше я погружался в индуизм, тем сильнее во мне разрастался страх. Особенно я боялся умереть, не достигнув высот духа. Мысли о смерти преследовали меня постоянно. Полученный навык духовного самоконтроля стал просто инструментом, ненадолго блокирующим неприятные мысли. Когда я очнулся от «анестезии», то понял, что все осталось ровно так, как прежде.

Единственное, в чем я по-настоящему преуспел, было умение изображать гуру, к которому многие индийцы и ищущие истину западные туристы обращались за советом. Лишь очень проницательный человек мог различить под этой маской уверенности, достигаемой за счет психологических трюков, простого обманщика с мятущейся, больной душой. Помню один такой случай: женщина-христианка из Германии сумела раскусить меня. Это озадачило, потому что подобное случалось крайне редко. В основном я абсолютно полагался на свое влияние и авторитет. Но моя соотечественница проявила стойкость и мудрость и тем самым заронила в мою душу полезное зерно сомнения. Я задумался о том, что не так уж всезнающ и непогрешим, как мне самому казалось.

Через эзотерические практики, изучение восточной философии и психологии, приобщение азиатским религиозным течениям, в том числе мистическим, мне открылось много удивительного. Все эти квазидуховные занятия привлекали к «учителю Клаусу» других людей, которые находились в поисках смысла жизни. Я убедил себя в том, что я — настоящий гуру. Поэтому мне казалось, что я на верном пути. В детстве меня страшно угнетали и унижали, поэтому теперь мне хотелось заставить окружающих восхищаться мною.

Часто беседуя с выходцами из Европы и Америки, я заметил, что идея реинкарнации привлекает многих из них. Тем, кто привязан к мирским радостям — сексу, власти и деньгам, — трудно пожертвовать ими ради вечной жизни. Вера в переселение душ решает этот неприятный вопрос. Человек говорит себе: «Да, я стану добродетельным, но когда-нибудь потом, в следующей жизни». Если человек знает, что ему еще представится шанс стать лучше, прожить жизнь еще раз, он заключает, что сейчас не стоит и стараться. Можно позволить себе немного расслабиться.

Когда я на время возвращался в Европу, то старался как можно больше делиться с окружающими полученными мною эзотерическими знаниями. Многие слушали с интересом. Опыт позволял мне быстро находить болевые точки собеседников. Я чувствовал, чем они одержимы, от чего зависимы. Такие слушатели меня уважали и считали подлинным наставником, хотя на самом деле я просто манипулировал ими, играя по правилам дьявола. Это было такое же духовное насилие, какое применяли ко мне в детстве. И оно может быть очень разрушительным для человеческой души.