Клаус Кеннет - 2 миллиона километров до любви

В этот момент маленькая сгорбленная монашка подошла ко мне и протянула молитвенник, чтобы мы могли вместе с ней обратиться к Богу.

«А вот тут ты ошиблась, — подумал я. — Я с вами, христианами, иметь дело не хочу. И не нужно мне ваше благочестие». Однако книга случайно распахнулась на какой-то странице, и мой взгляд невольно выхватил несколько слов. Это была молитва святого Франциска Ассизского. Она неожиданно пришлась мне по сердцу. Но это было только начало. На этом сюрпризы не закончились.

Я уже рассказывал, как в совсем юном возрасте поклялся, что всегда буду тверд, как скала, и никогда не пророню ни слезинки. Как бы меня ни били, как бы ни унижали, я не давал волю чувствам. Клаус не плакал, чтобы ни в коем случае не дать взрослым почувствовать свое превосходство. Прошло двадцать пять лет, и клятва была нарушена: стоило мне прочитать всего несколько предложений из молитвенника, как нижняя губа у меня затряслась, дыхание стало прерывистым. Внутри меня зрело что-то, что должно было вот-вот взорваться. Что же это такое? Так можно разом перечеркнуть все те годы, когда я был суров, как кремень. Я чувствовал себя уязвимым, как лист, который уносит прочь ураганный ветер. И тут впервые за много лет я разрыдался!

Меня накрыло нечто, от чего я почувствовал себя совершенно беззащитным. В душе зашевелились новые чувства, а тело содрогнулось от их мощи. Мне показалось, что внутри меня все ослабело и обмякло. Но самое поразительное — смущение и неловкость вдруг совершенно покинули меня. Так я стоял, всхлипывая, примерно три четверти часа. За это время приехал священник и провел мессу. Когда она закончилась, я не мог произнести ни слова. В таком состоянии я покинул здание и пошел домой.

Дома я погрузился в медитацию, надеясь, что смогу укротить внутреннюю бурю. На самом деле мне никак не удавалось осмыслить то, что произошло. Почему все так случилось? Я что, внезапно впал в детство и разревелся, как младенец? Такое трудно себе представить. Этого не может быть. Вероятно, придя в дом мертвых, я столкнулся с явлением, радикально отличным от смерти, и оно оказалось сильнее меня. Убедительного объяснения не находилось, а потому я решил отправиться на молитвенную встречу монахинь следующим утром. Я больше не позволю себе раскисать. После той первой мессы я чувствовал себя пристыженным — я дал слабину, обнажил чувства. Свою внезапную слабость я объяснял тем, что все произошло очень неожиданно.

Надо с помощью глубокой медитации подготовиться к следующей встрече с «кем-то» или «с чем-то» неведомым. Пусть это и не смерть, с которой я по-прежнему мечтал ближе познакомиться.

На следующее утро я вышел на полчаса раньше, чем накануне, в надежде, что мне удастся поговорить с матерью Терезой перед началом молитвы и мессы. К моему большому удивлению, я застал монахинь уже молящимися. Я устроился в дальнем углу зала недалеко от входной двери, но одна из пожилых сестер, с лицом, покрытым множеством морщин, — кажется, та же самая, что подходила ко мне днем ранее, — снова протянула мне книгу.

«Будь осторожен!» — сказал я себе. Ну уж на этот раз я не дрогну… Но что толку! Как только молитвенник оказался у меня в руках, я снова весь затрясся и губы у меня задрожали. Сдержать слезы было просто невозможно. Они будто поднимались из самых глубин души.

Неужели это я?! Я казался себе железным человеком, но какая-то таинственная стрела пронзала меня, безошибочно попадая в самую чувствительную точку. А я и знать не знал, что у меня есть такие точки. Как больно! Как возмутительно! Что же это такое? Что может быть сильнее, чем весь мой предыдущий опыт? Почему я не могу контролировать эти эмоции? Почему горько рыдаю и теряю дар речи? Я был в отчаянии, я был сражен.

На третий день, увлеченный стремлением наконец разрешить загадку, я опять отправился по заветному адресу. И снова пожилая монахиня подала мне молитвенник. Неужели все снова повторится? И в третий раз я расплакался и не мог остановиться, теперь меня разобрало на фразе «и лежало на нем проклятие». Я был абсолютно беспомощен — не контролировал ни сознание, ни эмоции. Все внутри дрожало и клокотало. Мне хотелось закричать и броситься вон. Однако в этот раз мне все же представилась возможность поговорить. Когда я возвращал книгу опекавшей меня пожилой женщине, она взяла меня за руки и мягко заговорила со мной. Когда она глянула прямо мне в глаза, я осознал, что передо мной сама мать Тереза. Когда она произнесла первые несколько слов, сердце у меня забилось так сильно, что, казалось, сейчас выскочит из груди. Мне вдруг стало ясно, почему индийцы называли ее святой. От нее исходило такое тепло, такая любовь, что она могла растопить лед в любой душе. Монахиня Тереза действительно была как мать всем бедным, а я в тот момент был первым среди нищих. Раньше я не знал таких отношений, но теперь почувствовал, что эта женщина может быть по-настоящему родной и близкой.

Мать Тереза: встреча с подлинной любовью

Глядя на меня с огромной любовью, она спросила, как меня зовут. Все эти дни она наблюдала, что со мной творится, а потому теперь ее интересовало, зачем я здесь.

— Скажи-ка, что ты делаешь в Калькутте? — Взгляд ее был очень пристальным.

Тут во мне снова проснулся «всезнающий и мудрый» Клаус. Я захотел произвести на нее впечатление. Не забывайте, что в поисках смысла жизни я многое познал, и были люди, которые почитали меня как гуру. Я ответил, пыжась от гордости:

— Я ищу истину!

«Звучит впечатляюще», — сказал я себе. Теперь она меня, конечно, оценит и примет как самого дорогого своего ученика. Она будет польщена, что к ней обратился такой умный человек, как я, достойный ее внимания.

Но она громко рассмеялась. Видимо, потому, что не встречала еще такой напыщенной глупости. Она хохотала от души, так что на глазах выступили слезы. Потом заключила меня в объятия и, все еще смеясь, сказала:

— Ну, для этого вовсе не надо было отправляться именно в Калькутту!

Одной рукой она продолжала обнимать меня, а кончиками пальцев другой постучала по моей груди в области сердца и продолжала:

— Искать надо глубоко внутри себя. Истина скрыта именно здесь. То, что расположено в алтаре любого храма, — всего лишь символ, знак, указывающий на то, что скрыто в сердце. Твое сердце и есть настоящий сосуд со священным содержимым.

В этих словах было столько простоты и силы, что они перевернули мое сознание. Клаус — самопровозглашенный гуру, впервые в жизни не знал, что ответить.

Здесь сошлись две воли, и моя оказалась слабее, чем ее. Услышанного было достаточно, чтобы полюбить мать Терезу. Но как смириться с тем, что она христианка? «Может, на самом деле она близка к индуизму, но сама того не осознает?» — размышлял я. В моем представлении не существовало последователей Христа, способных проявлять искреннюю любовь к ближним.