Клаус Кеннет - 2 миллиона километров до любви

Я успел приехать на похороны, но больше никого из родственников, даже моего старшего брата, не было. Ее жизнь была полна страданий! Я продолжаю любить ее и молю Бога о том, чтобы Он подарил ей покой.

Скажу пару слов также и об отце. Мне удалось разыскать его в Штутгарте. Он никогда не имел никакого отношения к Церкви. Мы долго беседовали, я рассказал ему о Христе и о Его благодати. Он вежливо ответил, что ему вполне довольно того, что он был в детстве крещен в католичестве, а сейчас Церковь ему не нужна. Мои речи не могли поколебать его убеждения, что после смерти человек полностью прекращает существовать. Я горячо молился о нем в надежде, что до ухода из жизни он увидит свои грехи, и однажды на Пасху он вдруг уверовал, что прегрешения его прощены. Расскажу подробнее о том, как это произошло. В тот год я с любовью и уважительной настойчивостью, на какую только был способен, попросил его сходить со мной на пасхальную службу в католический костел. Он категорически не хотел идти, и в итоге я отправился туда один. Когда я вернулся днем домой, то включил телевизор. Отец вошел в комнату ровно тогда, когда показывали трансляцию из Ватикана. Папа Римский обращался «к граду и миру» с пасхальным приветствием. Отец принялся рассуждать, что папское благословение, по идее, распространяется не только на тех, кто слушает главу Церкви в Риме, но и на всех, кто смотрит это приветствие по телевизору. Тут же комментатор за кадром произнес нечто подобное.

Его слова подтверждали отцовскую мысль. Так или иначе, отец сказал, что принял то, что провозглашал Папа, — прощение грехов. Я радостно закричал: «Аллилуйя!» Впрочем, что это значило для него, мне трудно сказать, так как он тут же оговорился:

— Вот видишь, для этого не нужна Церковь. Я могу принять благодать и по телевизору.

Несколько лет до смерти отца я поддерживал с ним связь, но друзьями мы так и не стали. Он был слишком сконцентрирован на себе. Мне кажется, я научился любить его, хотя сам он, по-видимому, никогда любить не умел. Мне жаль его. Пусть он покоится с миром.

— Что за проститутку ты привел? — чересчур уж громко выговаривал мне пастор, так что голос его звонко разносился по всему залу. Это делалось для того, чтобы слышала Элиан, которую я опекал уже год, за которую молился и с которой вел беседы о вере. Жестоко было при ней произносить такие слова. Я ожидал от пастора большего сочувствия. Вообще-то я привел ее к нему, чтобы она обрела спасение и поверила Христу. Девушка тряслась от страха. Она еще толком не приобщилась Церкви, а ее уже клеймят и изгоняют прочь. Я был глубоко уязвлен. Может, все дело в том, что на ней шорты? Не лучшая одежда для посещения религиозного заведения. Но это она поймет позже. То, что пастор с порога обрушивается на нее с обвинениями, лишь укрепляет уже сложившееся в ее душе предубеждение против любых служителей культа. Пройдет еще один долгий и трудный год, прежде чем Элиан вместе с ее четырьмя сестрами (все они долго подвергались сексуальному насилию со стороны их отца) сможет с доверием отнестись «ко всем этим верующим».

Как мог, я объяснил ей, что все мы люди, будь то пасторы или рядовые члены общины (в том числе я сам), что, увы, мы слабы и склонны вновь и вновь впадать в грех… Но сам я был глубоко огорчен словами этого псевдопастора.

Эта история случилась лет через пять после принятия мною христианства в Лозанне, и именно тогда я, пожалуй, осознал, что огорчаться мне теперь приходится гораздо чаще, чем в первые годы после обращения. «Блаженны не видевшие, но уверовавшие…» Бог изливает на новообращенных милость, хотя она ими не заслужена, почти что украдена — это некий кредит нам от Небесного Отца. Но полученное не должно лежать мертвым грузом. Господь хочет, чтобы мы росли, чтобы мы терпеливо боролись против страстей «ветхого человека». Он желает, чтобы мы вступили в это противостояние по своему собственному почину, из любви к Нему. Поэтому на определенном этапе Бог перестает все время водить за руку своих детей.

Однажды в Католическом университете Фрибурга меня прилюдно высмеяли, когда я вступил в полемику с лектором. Раймон Абрецоля, выступая перед большой аудиторией, активно пропагандировал метод саморазвития, называемый софрологией. Он восхвалял то, как прекрасно этот метод освобождает человека. Я встал и громко возразил, что единственное, что реально может освободить, так это присутствие Бога в сердце. Но меня полили презрением. Я казался трем сотням слушателей и лектору слишком примитивным. В том же Католическом университете (одном из самых уважаемых католических учебных заведений мира) читали курсы о йоге и дзен и заверяли, что эти практики помогают человеку стать хорошим христианином. Когда я выступал против этой лжи, меня поднимали на смех или поливали грязью.

Потом проблемы стали серьезнее. Например, про меня начали распространять дурные слухи: мол, у меня была связь с девушкой, она забеременела, а я заставил ее сделать аборт. Перенести клевету было невероятно тяжело, я чувствовал себя так, будто с меня живьем сдирают кожу. Обо мне рассказывали много неправды, но что самое ужасное, это делали христиане!

Но, видимо, мне необходимо было усвоить урок смирения.

Мой старый мудрый друг Урсула очень четко дала это понять в тот день, когда я рассказал о группе шумных и любящих посплетничать христиан, которые славно поели, а затем ушли, не убрав за собой.

— Клаус, — сказала она, — многие люди приходят в церковь, чтобы просто пообщаться. Это не приносит духовной пользы. Но, с другой стороны, тебе предоставляется возможность послужить им, скажем, помыв посуду. Они, может, ничего не привнесли доброго, но они предоставили тебе шанс сделать что-то полезное. В конце концов, нас будут судить по тому, проявили ли мы любовь и внимание к ближним, а не по количеству выученных наизусть отрывков из Писания.

Долго Господь водил меня за руку по своим владениям, давая возможность увидеть отблески Царства. Мне оставалось лишь одно: желать, чтобы это длилось вечно и чтобы Он всегда был рядом. Но в какой-то момент стало понятно: Клаусу пора учиться самостоятельно ходить. Он должен служить другим, вместо того чтобы ждать от них восхищения его замечательными способностями.

Очень болезненными были мои столкновения с «католической полицией». Я сам дал такое прозвище людям, которые следили за «чистотой веры» во время больших христианских форумов, например, в Паре-ле-Мониаль, Лизо или Арсе. Для них суть веры явно стояла на втором месте, а на первом было соблюдение ритуалов и внешние приличия. С этими приверженцами формальностей я мог общаться лишь на поверхностном уровне — более глубокий диалог казался сродни беседе с роботами.