Сергей Шахрай - Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

Есть прямая зависимость между повышением качества судебной власти и благоприятными переменами во власти в целом. Эффективная работа судов ведет не только к совершенствованию и активизации законодательной деятельности, но также обеспечивает ее настройку на реальные потребности государства, общества и человека, включая потребности развития экономики — как государственной, так и частного бизнеса.

Анализ современного положения дел показывает, что сегодня конституционная модель судебной системы на практике реализована процентов на шестьдесят, а идеалы Судебной реформы 1864 года до сих пор не достигнуты как минимум по трем принципиальным основаниям. И все они связаны с механизмами обеспечения независимости и самостоятельности судов и судебной системы в целом.

Первое. Судебная реформа 1864 года сознательно разводила границы судебных округов с границами губерний. Этот подход обеспечивал независимость судов от губернских властей. В современной России этот принцип не действует. Суды общей юрисдикции полностью вписаны в границы субъектов федерации. Правда, с недавних пор решили использовать принцип «разведения границ» при работе апелляционных и кассационных судов. Теперь, условно говоря, на рассмотрение кассационной жалобы, поданной на решение суда Московской области, придется ехать в Саратов. Но для понимания, хорошо это или плохо, прошло слишком мало времени.

Второе. Это независимые судебные следователи. Как известно, этот институт возник в России в 1860 году — за год до отмены крепостного права и за четыре года до начала Судебной реформы — и просуществовал до конца 1920-х годов.

Сегодня в России нет следователей, которые находились бы непосредственно в составе суда (уровня субъекта РФ) и были независимы от прокуратуры и Следственного комитета.

Ключевая идея такая, что в судопроизводстве появляется новая фигура — следственный судья. Но сам он не занимается расследованиями. Его миссия — контроль за следствием, защита суда от вовлечения в рассмотрение незаконных и необоснованных дел, а также профилактика злоупотреблений и ошибок.

Очевидно, что наличие следственных судей может эффективно ограничить эксцессы следствия, когда, например, следователь своим решением отклоняет материалы, которые могут свидетельствовать в пользу обвиняемого. Масса случаев, когда адвокату говорят, что его материалы получены не при помощи следственных действий и потому недопустимы. А вот у следственного судьи нет заинтересованности в том, чтобы отвергать материалы защиты, и есть процедуры, чтобы признать их доказательствами.

Идею о судебных следователях, в каком виде она сейчас обсуждается, вполне можно реализовать без какой-либо конфронтации с правоохранительными органами и прокуратурой, так как следственные судьи не занимают ничьего места. Речь идет о более высоком качестве судебного контроля за предварительным следствием.

И тогда не будет такой ситуации, когда из 200 тысяч уголовных дел по экономическим составам до суда доходит меньше четверти — 46 тысяч, а потом 15 тысяч, то есть треть, разваливаются в суде. «При этом абсолютное большинство, 83% предпринимателей, на которых были заведены уголовные дела, полностью или частично потеряли бизнес. То есть их попрессовали, обобрали и отпустили». Это — не мои слова, а цитата из декабрьского 2015 года Послания Президента России Владимира Владимировича Путина Федеральному собранию. И хотя с тех пор прошло немало времени, ситуация практически не изменилась.

И наконец, самое главное — судебная реформа нужна для того, чтобы вернуть атмосферу доверия общества и бизнеса к судам и в итоге к власти в целом.

В сложные социально-экономические моменты, в чем бы ни заключались конкретные причины экономического замедления, на первый план всегда выдвигается необходимость бесперебойности работы институтов развития, которая может функционировать только в атмосфере стабильности «правил игры» и доверия к судебной системе. Это обусловлено, как уже отмечалось, наличием прямой зависимости между качеством судебной власти, экономическим ростом и социальным развитием.

Доверие к институтам власти и суду важно во все времена, но сегодня в особенности. В такой ситуации возрождение института следственных судей может оказаться очень эффективной первоочередной мерой, реализованной в нужное время и в нужном месте.

Диалектика учит, что развитие идет по спирали. И на очередном витке мы возвращаемся на ту же точку, только на более высоком уровне и в новом качестве. Вот так и моя личная история сделала очередной виток, и в 2006 году я вернулся в МГУ — стал деканом нового факультета: Высшей школы государственного аудита. Мы его создали вместе со Счетной палатой и Российской академией наук. Таких школ больше нигде в России нет, да и на Западе, пожалуй, только в одной-двух странах, да и то в виде кафедры, не факультета.

Смысл факультета очень простой: мы готовим будущих аудиторов, специалистов по государственному финансовому контролю. А это подразумевает глубокое знание одновременно экономики, финансов и права. Вот мы сразу и объединили экономическое и юридическое образование в одном флаконе. Разработали новый образовательный стандарт. Полтора года я потратил, чтобы его защитить в министерстве. Потом все встало на рельсы. Школа постоянно развивается. Например, сегодня мы готовим финансовых следователей, а также специалистов по выявлению цифровых финансовых преступлений.

В первые годы, когда мы только начинали, были проблемы с трудоустройством ребят, а теперь у нас с руками специалистов отрывают. Потому что они способны работать во всех секторах и на всех уровнях — от местного до федерального. Иностранцы тоже постоянно приходят к нам на День карьеры. И это крупнейшие международные аудиторские компании вроде «PricewaterhouseCoopers» (PwC), Deloitte или KPMG. Студентов старших курсов зовут к себе на стажировку, чтобы сразу после выпуска забрать лучших.

Но больше всего я горжусь, что не просто создал новый факультет для своего родного университета, а поставил знаменитую высотку МГУ в самом сердце Китая, правда, не в центре страны, а южнее…

История началась с шальной идеи, которая возникла у меня в голове, помнится, еще в 2012 году, когда я встретился со своим старым другом — выпускником юрфака МГУ профессором Фуданьского университета (г. Шанхай) Ян Синьюем. Он приехал рассказать, что есть китайские бизнесмены, которые хотели бы создать филиал МГУ в городе Сучжоу под Шанхаем. Дескать, для них это не просто бизнес-проект. Они хотели бы продвигать российское образование в Китае, чтобы противостоять экспансии США.