Сергей Шахрай - Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

Что было делать? Взял да и обложил наш старый саманный домик (саман — это глина, перемешанная с соломой) настоящим кирпичом. Это называется — облицевать. Кладется белый силикатный кирпич, а через пять рядов — красный кирпич — под расшивочку… И дом становится таким солидным, красивым.

И только тогда, когда я наш дом своими руками привел в порядок, мама поверила, что я каменщик. Кирпич тогда был в дефиците, и облицовка дома шла с перерывами. Так вот в этих промежутках я во дворе еще и баню из туфа построил.

Сам выложил печь, протопил баню в первый раз и родителей пригласил: «Пожалуйте, мои дорогие. С легким вас паром!»

Ну, тогда уже и отец загордился, что сын не только юрист, а еще и настоящий каменщик.

Кстати, спустя много лет решил проверить, как там дом наш, не развалился? А дом стоит. Там же стены толстые, да и землетрясений не бывает.

Когда меня спрашивают, почему я с Ельциным и его командой держался как-то особняком, семьями не дружил, я всегда говорю, что меня так отец научил: «Никогда не толкайся у трона, но и не тащись в обозе».

Он всегда это говорил. И я эту его любимую фразу запомнил на всю жизнь.

Очень меня, если честно, это выручало в самых разных ситуациях. Вспомнил, что говорил отец, и принял решение. Правильное. А принимать такие решения приходилось часто. К примеру, когда я стал членом Президиума Верховного Совета. Кстати, им я стал сразу и по должности, так как конструкция Президиума Верховного Совета РСФСР была такова, что председатель комитета входил по должности в президиум. А вот заместителем председателя Верховного Совета меня избирали целых три раза, но так и не избрали. Борис Николаевич, насколько я знаю, очень хотел, чтобы меня избрали, потому что к тому времени убедился, что в общем-то (хотя еще всей глубины трагедии не понимал) с Хасбулатовым он дал маху и что лучше иметь в заместителях противовес в моем лице, чтобы был баланс, а не монополия Хасбулатова. Но не сложилось. Я не набрал нужного числа голосов. И в итоге на это дело махнул рукой, собственно.

За что я отцу благодарен очень сильно: от медных труб он меня защитил с самого детства. Я эту мудрость в свое время пытался детям передать, а сейчас вот — внукам.

На практике это означало: никогда чрезмерно не сближайся с лидером. Я этой формуле в отношениях с вышестоящими всегда следовал. К примеру, я никогда не был дома у Бориса Николаевича и хлебосольной Наины Иосифовны. Хотя, по идее, должен был там бывать, и Борис Николаевич часто приглашал. Но как-то постоянно меня что-то уводило. Может, это происходило потому, что я туда никогда и не стремился. Не знаю. То есть между мной и Борисом Николаевичем всегда была легкая дистанция. Президент Ельцин, кстати, хорошо это чувствовал и, думаю, даже ценил, что не лезу в душу. Уставал он порой от соратников.

Но есть и другая сторона медали: если ты всегда будешь отставать, тащиться в обозе, то рано или поздно окажешься никому не нужным. И тогда в один прекрасный момент тебя как старый хлам могут оставить где-то на обочине. То есть надо не только дистанцию держать, но и уметь себя поставить, отстоять свое личное пространство и показать себя, когда это потребуется. Поэтому я философски отнесся к ситуации, когда меня «прокатили» с голосованием на пост заместителя председателя Верховного Совета РСФСР. Но сама по себе история оказалась довольно интересная. Как раз на тему о соратниках.

Как сейчас помню. Декабрь девяносто первого, второй год работы съезда и Верховного Совета РСФСР. И тут мне Борис Николаевич при встрече вдруг говорит, что «со всеми переговорил» и что меня на этом съезде изберут его заместителем в Верховном Совете. Сказал и пропал.

Утром объявили повестку дня — мой вопрос поставлен на 16:00. Ельцин в начале заседания недолго поприсутствовал и куда-то уехал. А дальше случилось то, что продемонстрировало мне — и навсегда — всемогущество аппарата.

Поскольку дело происходило в день смерти Андрея Дмитриевича Сахарова, то Виктор Васильевич Илюшин внезапно объявил, что есть шанс организованно отдать дань памяти человеку, который тогда для каждого демократа и либерала был знаковой фигурой. И прямо в Кремль, чуть ли не к дверям зала, где шло заседание, в полдень было подано несколько автобусов. Всех, кто хотел бы почтить память Андрея Дмитриевича в годовщину его смерти, пригласили занять места, чтобы немедля и организованно выехать к могиле Сахарова.

В результате больше ста человек — не коммунистов и консерваторов, а именно сторонников президента — уехали на мероприятие. И ровно в это самое время Илюшин поставил вопрос обо мне на голосование.

То есть как только те, кто мог меня поддержать, уехали, то вопрос, заявленный на 16:00, тут же переместился на 12:30. И естественно, голосов в мою пользу не хватило. Нужно было хотя бы человек двадцать «за». И это при том, что полторы сотни, которые «за», только что уехали. Ну, не сложилось. Не судьба. На этом для себя я эту страницу закрыл.

Потом, много позже, мы с Илюшиным подружились и нормально работали вместе. Я ему однажды всю эту историю припомнил. А он мне на это и говорит: «Ну, Сергей, откуда же я знал, что ты нормальный человек? Мне надо было нейтрализовать тебя. Зачем ты был нужен? У нас тогда своя команда была — екатеринбургская. А ты откуда-то из Ростова. Да еще со всех сторон несется: выскочка, юрист…»

Я отнесся к этому спокойно — как говорится, ничего личного. Виктор Васильевич всегда был профессионалом. При этом очень осторожный и очень встроенный в систему человек. Он умел просчитывать аппаратные ходы, умел эффективно организовать поток людей и документов. И не делал таких ошибок, как, к примеру, Геннадий Эдуардович Бурбулис, который после избрания Ельцина президентом немедля так перестроил систему контактов, что будь ты самый крутой демократ, но к Борису Николаевичу попадешь не иначе, как только через Бурбулиса и только вместе с Бурбулисом.

То есть он монополизировал доступ к президенту, создал этакое узкое горлышко, через которое далеко не каждый мог пролезть. Я, столкнувшись с этой ситуацией, однажды ему сказал: «Ген, ты же и себя так погубишь, и Бориса Николаевича. Зачем ты Ельцину информационный поток ограничиваешь? Люди же вообще перестанут к нему ходить из-за твоих препон! Вдобавок ты своими руками из союзников делаешь если не врагов, то сильно обиженных людей. Да и “горлышко”, что ты оставил на вход, очень узкое. В сутках только 24 часа, а людей, желающих поговорить с Ельциным, сотни. Ты просто физически не сможешь за всем уследить». Увы, Бурбулис меня не услышал. Собственно, это потом его и спалило.

Как сейчас помню: я ему всё это вещаю, а он молчит и улыбается, молчит и улыбается. Впрочем, у него, наверное, своя логика была. Он по-своему, по-нашему, по-русски, будучи доверенным человеком, старался защитить царя. То есть делал это все, скорее всего, не со зла. Но получилось при этом то, что получилось. В любом случае считаю, что это была его ошибка и его вина. Потому что Бурбулис в этом случае совершенно осознанно «шунтировал» президента Ельцина от каналов дополнительной информации, от других людей. А возможно, ему просто нравилось быть тем, кто не просто стоит очень близко «к телу», но и управляет им.