Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Оставим на совести А. Льдова чрезвычайно резкую характеристику Александры Толстой. И подчеркнем, что сравнение материалов дневниковых записей и книги «Дочь» делают его публицистические заявления неубедительными. Критик свалил вину за произошедшую в России революционную катастрофу на дворян, рассуждая в ближайшей социально-исторической перспективе. Александра Толстая 1930-х годов была далека от подобного рода рассуждений, тяжелые годы испытаний в Советской России 1920-х годов помогли ей преодолеть мучительное чувство вины перед народом и глубже понять его. Пережитое еще больше утвердило ее на пути деятельного служения русскому народу. Непререкаем для нее был личный почин, о котором в свое время писал отец.

В Новоспасском концлагере представителями советской власти проводилась идеологическая работа. Однажды товарищ Энтина, выделившая из заключенных Александру Толстую и приходившая беседовать с ней, заговорила о крестьянах, пытаясь убедить слушательницу в правильности политики новой власти. Речь шла о помощи крестьянам со стороны рабочих.

Нужно вспомнить о ситуации того времени. В 1920 году война на западе и юге Советской России, упадок сельского хозяйства, неурожай в Поволжье и центральных областях Европейской России грозили молодой стране голодом. В этой обстановке особое внимание власти было уделено заготовительной работе с целью снабжения продовольствием Красной армии и городского пролетариата. Заготовки сельскохозяйственной продукции осуществлялись за счет продразверстки: крестьяне сдавали государству установленную норму продуктов по установленным государством ценам. Фактически же сельскохозяйственные продукты забирали у крестьян бесплатно и отнимали не только излишки, но и жизненно необходимое. Продразверстка в 1920 году распространялась не только на хлеб и зернофураж, но и на картофель и мясо, а к концу года – на всю сельхозпродукцию. Нарастающее недовольство крестьян, с одной стороны, и жесткое подавление новой властью сопротивления – с другой, могли перерасти в острый конфликт между крестьянством и большевиками. Руководство Советской России понимало эту опасность, и по инициативе Центрального комитета РКП (б) летом состоялось Всероссийское совещание по работе в деревне, на котором было решено провести «Неделю крестьянина» по всей республике с целью сближения рабочих и крестьян. Десятки тысяч рабочих в течение нескольких дней «ремонтировали сельскохозяйственный инвентарь, оборудовали кузницы, выплавляли и отправляли крестьянам металлические изделия» [1043].

Понятно, что масштаб проблемы и принимаемые советской властью меры были несоизмеримы. Однако революционерке Энтиной предпринятая акция представлялась весьма и весьма успешной. «О, сколько мы достигли в эту неделю, какого сближения с крестьянами, как поняли друг друга!» – восклицала она. Александра Львовна, услышав столь оптимистичное заявление, сделала в дневнике важную помету: «Да, товарищ Энтина хочет в течение недели понять крестьянина. А может быть, и научить его чему-то. Она еще не знает, что крестьянство – серый, темный мужик – вскормило, вспоило и продолжает кормить и поить ее, товарища Энтину, она еще не знает, что мужик есть наша основа, наша сила, наша надежда… И что не ей, безграмотной узколобой евреечке, учить его… Бедная Энтина!» [1044]Во время встреч с большевичкой Энтиной поднималась и тема революционного насилия.

Еще в 1886 году американский журналист Дж. Кеннан поведал Л. Н. Толстому об ужасах, имевших место в сибирской ссылке и на каторге: после увиденного в Сибири прежде лояльный к российской власти журналист встал на сторону революционеров. «Наконец я спросил его, – вспоминал Кеннан, – не считает ли он, что сопротивление такому притеснению оправданно». Толстой ответил: «Это зависит от того, что понимать под сопротивлением. Если вы имеете в виду убеждение, спор, протест, я отвечу – да. Если вы имеете в виду насилие – нет. Я не думаю, что насильственное противление злу насилием оправданно при любых обстоятельствах 〈…〉 Я не сомневаюсь, – сказал он, – что мужество и сила этих людей поистине героические, но методы их неразумные, и я не могу сочувствовать им» [1045].

Вид трапезной храма Христа Спасителя во время изъятия церковных ценностей. 1922

Революционные методы борьбы с властью были неприемлемы для Л. Н. Толстого: «Не только русское, но всякое правительство я считаю сложным, освященным преданием и обычаем учреждением для совершения посредством насилия безнаказанно самых ужасных преступлений, убийств, ограблений, спаивания, одурения, развращения, эксплуатации народа богатыми и властвующими; и потому полагаю, что все усилия людей, желающих улучшить общественную жизнь, должны быть направлены на освобождение себя от правительств, зло и, главное, ненужность которых становятся в наше время все более и более очевидными. Достигается, по моему мнению, эта цель одним, только одним-единственным средством: внутренним религиозно-нравственным совершенствованием отдельных лиц » [1046].

Статья Л. Н. Толстого «Об общественном движении в России» (1905) заканчивается следующей мыслью: «Да, все дело в том, что есть что-то, что разобщает людей, и что нет связи между людьми. Все дело в том, чтобы устранить то, что разобщает людей, и поставить на это место то, что соединяет их. Разобщает же людей всякая внешняя, насильническая форма правления, соединяет же их одно: отношение к Богу и стремление к Нему, потому что Бог один для всех и отношение всех людей к Богу одно и то же. Хотят или не хотят признавать это люди, перед всеми нами стоит один и тот же идеал высшего совершенствования, и только стремление к нему уничтожает разобщение и приближает нас друг к другу» [1047].

Лев Толстой, автор романа «Воскресение», обладал редким историческим чутьем, у него был живой интерес к обновляющейся жизни России конца XIX века. Нарастающие революционные настроения были одной из важных ее примет. И в своем последнем романе Толстой создал образы революционеров. У писателя не было однозначного отношения к грядущим переменам, масштаб которых он предвидел, его мысли о революционерах были глубоки и проницательны и не утратили этого качества до сегодняшнего дня.

В романе «Воскресение» революционер Крыльцов заявляет, размышляя о средствах борьбы с угнетателями:

«Мы спорим, что лучше, – злобно хмурясь, сказал он, – прежде образовать народ, а потом изменить формы жизни, или прежде изменить формы жизни, и потом – как бороться: мирной пропагандой, террором? Спорим, да. А они (угнетатели, защитники царского режима. – Н. М .) не спорят, они знают свое дело, им совершенно все равно, погибнут, не погибнут десятки – сотни людей, да каких людей! 〈…〉 Не то мы делали, нет, не то. Не рассуждать, а всем сплотиться… и уничтожать их. Да.